— И что ты предлагаешь? То есть мне нужно отделаться от него, не отделываясь от него, так?
— Ой, Майк. Да тут есть варианты, вот сядь послушай. — И я сажусь. — Первый вариант — унизить его в своих глазах. Это ты пробовал, да и он поспособствовал… Не подходит. Терпение у тебя, как у Паркер-Боулз, ей богу. Второй вариант — она выдерживает театральную паузу, — убить Фрэнсиса. Дождаться темноты и кокнуть. Состроить самоубийство. Возни много, но ради такого можно и заморочиться… Что, нет? Ладно, проехали… Есть ещё третий вариант — тут как раз как с мороженым: один раз переешь и всю жизнь воротишь нос. Пусть приходит время от времени, капает тебе на мозг, трахает своим маленьким членом, а я даже пообещаю, что буду терпеть его присутствие. Вот увидишь, неделька-другая и тебе надоест. И ты снова начнешь получать удовольствие от красивых мальчиков с роскошными причиндалами — да, я Лестрейда имею в виду, эту свинью.
Она всё ещё не оправилась после нашего разрыва, как шокированная отменой помолвки с принцем мамашка или продюсер, чьему протеже обломился Оскар.
Прикидываю, как всё будет: мы будем иногда встречаться, бурно скандалить, потом так же бурно мириться, но с каждым разом мириться будет хотеться всё меньше, и скоро мне это надоест, я буду избегать его, поглядывать на сторону, искать другого общества, мы будем видеться всё реже, потом он уедет поправлять здоровье на Ривьеру, меня затянет работа, и мы оба будем в шоколаде.
— Нет, Стейси, — говорю я. — Я всё решил.
Оттого ли, что хочу оставить свой запретный плод манящим, каждый раз волнуясь о его вкусе и сроке годности, оттого ли, что не хочу лишний раз его волновать или опошлять воспоминания о себе, то ли оттого, что просто не надеюсь, что эти элементарные законы бытия сработают на нас с ним, но я хочу, точно хочу, чтобы всё осталось как есть. С этим я справлюсь, я с чем угодно справлюсь, и чёрт возьми, это же часть меня.
— Ой, да пожалуйста! Как знаешь, — отвечает она, вгрызаясь в иссохший блин, что ещё недавно был йоркширским пудингом из МнС. — Фрэнки-Фрэнки. Интересный был мальчик, да жаль только, что весь вышел. Эх, Майкрофт, сердца у тебя нет.
Резюмирует она жестоко, но как всегда не погрешив против правды.
========== Remote Control ==========
Официантка тут очень милая, улыбка у неё хоть и не искренняя, но загляденье, и прелестный акцент джорди; мне хочется думать, что она могла бы запасть на меня, с этими своими чёрными кудряшками и вздёрнутым носиком, будь я настойчивей; ей нравится думать, что я из другого мира, нравятся мои дорогие часы и открытое гладкое лицо, по тому, как она поднимает голову на звук колокольчика и как, смущаясь, спешит подать меню, я понимаю, что я, непохожий на обычно обедающих здесь бюргеров из ближайших контор, тоже ей приятен.
Она склоняется к моему левому плечу, держа раскрытую книгу меню, и мне видна ложбинка в вырезе её блузки.
— Спасибо…
— Шерил. Меня зовут Шерил. Не берите блюдо дня, — лукаво добавляет она, сверкнув глазами. И правда, я не замечал этот глупый бейджик «привет, я Шери» у неё на груди.
— Не буду. Двойной эспрессо сразу и сделайте как обычно.
— Сэр… побольше мяса, поменьше овощей?..
Она даже не пытается скрывать насмешку, и на секунду я даже печалюсь, вспоминая, когда в последний раз флиртовал. Приятно, когда кто-то так радует глаз. Надо оставить на чай, чтобы смогла побаловать себя.
Её улыбка гаснет, когда к столику, задевая углы, проталкивается — и я глазам своим не верю, Грег. Подлетает ко мне, как тасманский дьявол, весь из плоти и крови, потрясающе реальный. Я успел его забыть, уверен я, но уверенность тает с тем как он шепчет:
— Детка, — потирая замерзшие руки, наклоняется, берёт меня за щеки, смачно целует и вальяжно валится на сидение напротив. Мне то же самое, — распоряжается, вскинув голову с отросшими патлами и нагло скалит белозубую улыбку распоясавшегося сопляка. — Пожалуйста.
То есть, его не было здесь две минуты назад, а до этого день, неделю, месяц, но я всё ещё могу протянуть руку и потрогать его. Могу говорить с ним. Даже всё что угодно могу. И ничего не понимаю — в чём тогда смысл, если он всё равно здесь и я всё равно могу? В чём был смысл расставаться, если мы не разъехались по разным континентам, чтобы никогда друг друга не видеть; в чём смысл его теперешней жизни и моей тоже, если можно протянуть руку через время, если я могу? Если мы остались там, где он хотел, чтобы мы были?
— Аа… овощей ему побольше, — заторможено говорю я, пытаясь оправится от фрустрации. Он, как ни в чем не бывало, смотрит на обалдевшую девушку и вскидывает брови в немом вопросе — она, кивнув, отходит от стола.
Мне хочется окликнуть её, чтобы объяснить, мол, такое бывает с этим малым, но объяснения нужны мне самому.
— Что ты здесь делаешь? — ошалело спрашиваю я, его поцелуй всё ещё холодит губы. О, Господи, как мне этого не хватало, думаю я в то же время. Там, где он касался моего лица, под кожей колют иголки.
— Солнышко! Я так соскучился, — возбуждённо скалится он, — разве не могу я повидать своего мальчика?
Только что в моей голове отмер последний нерв. Его искромётный юмор как слепящий фарами катафалк по встречке — нечего терять.
— Эээ… Конечно, можешь, — соглашаюсь я, найдя его довод рациональным. — Хотя вообще-то нет, не можешь, — окончательно придя в себя, хмурюсь, — мы порвали.
Мгновение, в которое между нами происходит немой диалог.
Он подаётся вперед, приближает лицо к моему и долго не мигая смотрит в глаза:
— Плевать, — и в качестве аргумента прибавляет свою коронную ошалелую улыбку.
Я в ответ изображаю гнусную ухмылочку, несколько секунд молчаливой дуэли заканчиваются тем, что он откидывается на спинку и всплескивает руками.
— Ты мне снился. Сегодня. И вчера. И два дня назад, — говорит он, наконец подрастеряв спесь. Замолкает, когда приносят кофе. — Спасибо. Так вот…
Мысль, похоже, от него ушла, и я помогаю:
— Ты видел сон, как мы трахаемся, дальше что?
— Не совсем, — огрызается он почти беззлобно. — Дальше, дальше, ничего дальше, — звякнув ложкой о край чашки, нарочито наигранно разводит руками, — дальше я здесь.
Я спокойно наблюдаю за тем, как он морщится, отпив, и с отвращением заглядывает в чашку. Всё так удивительно привычно, что я решаю воздержаться от комментариев хотя бы до конца обеда.
Мы едим молча и с аппетитом. Я уже прилично припозднился, но как обычно не придаю этому значения.
— Дождь пошёл, — прочистив горло, словно невзначай произносит он. — А я чуть было не поверил, что Бог вспомнил про это место. — Он улыбается, продолжая меланхолично крошить еду в тарелке. Нож ходит по стеклу, противно скрипя.
— Хотя ты, наверное, думаешь, что рано или поздно всегда начинается дождь.
А ты, наверное, думаешь, что рано или поздно он кончается.
— Солнышко, — издевательски смакую я, — почему бы тебе просто не снять кого-нибудь на ночь?
Жевать он не перестает, разве что делает это чуть медленней.
— Ты путаешь причины и следствия.
— Ах, вот оно что.
— Я не за тем пришел. Мы давно не виделись, я… По правде говоря, мне хотелось провести время с кем-то нормальным.
Слово «норма» применительно ко мне почти смешит, но кому, как не тебе, Майк, понимать, что он имеет в виду. Он достаёт пачку и подкуривает мне сигарету, прикидывая, что можно использовать как пепельницу. Здесь не курят, и я хмурюсь.
— По-дружески, — подсказываю я, всё-таки не отказываясь от сигареты.
— Ну конечно по-дружески, — усмехается он, не глядя расписывая тарелку узором из соуса. — Не будь ты моим другом, остальное не имело бы смысла.
— Трахал ты меня тоже как друга? — насмешливо выдаю я.
Он дёргает уголком рта, спокойный как бык, показывая, что в гробу видел мой сарказм и перепады настроения.
— По этому я тоже скучал.
Не уточняю, о чем речь: о моем чувстве юмора или о моей заднице.
Ну ладно, решаю я. Если засунуть свои страдания поглубже, забыть об уязвлённом самолюбии, жаждущем сатисфакции, но не получающем её, как Джаггер, возможность лицезреть его на расстоянии вытянутой руки может быть даже приятной. Да и кому, как не мне, знать, что боль может быть приятной… иногда. Но, может, у него проблемы — тут же спохватываюсь я, пытаясь высмотреть в его лице следы лишений, которым он подвергся из-за меня, но он выглядит обычно, а печаль — мне кажется, уже лишь дань уважения ото всех, с кем я вижусь. А они точно жалеют, мне такое не впервой.