— Извини за ту ссору на вечеринке… — Грег перебивает ход моих мыслей, и я заново врубаюсь, что это он сидит здесь передо мной, как Ума Турман перед Траволтой. Оглядываюсь. Снова оглядываюсь. Что мы здесь делаем, приходится вспомнить. — …может, всё выглядело так, будто я пытался тебя задеть…
— Выглядело так, словно ты пытался меня опозорить, но, видит Бог, я имею возможность с этим мириться.
— Майкрофт.
Молчу.
— Можно вопрос? — глядя в упор, спрашивает он, не дожидаясь, впрочем, кивка, — чего ты хочешь от жизни?
— Есть хоть какой-то шанс, что тебя волнует моё разрешение? — огрызаюсь я.
— Нет.
— Это вопрос другу или любовнику?
— Это вопрос тебе.
— На такой вопрос можно ответить «не знаю», верно? Безопасный ответ, который, к тому же, не будет ложью. Чего я хочу? Наверное, чтобы ты был счастлив. Да, — тяну я, — пожалуй что так.
Он хмыкает, вопросительно подняв брови.
— А что-нибудь для себя?
— Ну не думаешь же ты, что можешь быть счастлив с кем-то, кроме меня?
— Действительно. Предложи мне что-нибудь, от чего я не смогу отказаться.
Я задумываюсь. Я всерьёз готов бросить всё и уехать с ним, я уже правда на это готов, но не значит, что предложу. По моему лицу, думаю, и так ясно всё, что я перевариваю в уме; тушу окурок; он пронзает меня рентгеновским взглядом.
— Когда-нибудь один из нас смирится, и мы снова будем вместе, — спокойно заключает он.
— Не пытайся шантажировать нас обоих. Я, Грег, хочу всё или ничего, и на меньшее не соглашусь…
— …даже ради меня, — заканчивает он.
— Особенно ради тебя. Считаешь, я эгоистичная скотина? Впрочем, как знаешь.
— Считаю, ты прав. Ничего такого я не заслужил. Хотя я мог бы довольствоваться малым, глупо требовать это от тебя.
— Ты и не требуешь. Ты шантажируешь.
— Мне приснилось, что ты вернулся к Фрэнсису и вы вместе смеялись надо мной.
— У тебя как обычно один сон бредовей другого. Не удивил. Не мог бы ты… Меня передёргивает каждый раз, когда из твоего рта вылетает имя Фрэнсиса. Ты сам не понимаешь, что это отвратительно.
— Потому что заставляет нас сравнивать? Верно, вернись ты к Фрэнсису, я перестал бы тебя уважать. Ты бы так не сделал, но во сне выбирать не приходится.
Аж тошно, как он может манипулировать моим чувством вины.
— А если бы я вернулся к тебе, тогда что? Перестал бы меня уважать?
— Тогда это был бы уже не ты… — тихо и печально говорит он.
Я думаю, что пора отпустить его. Что пора ему разлюбить меня, и плевать на мой эгоизм, и пусть забирает все свои обещания, я кладу их ему в карман. Убирайся куда-нибудь, в конце концов, подальше от меня, подальше от нас.
— Я спал с Алексом.
— Что?
Даже не приходится врать.
Он смотрит расширившимися блестящими глазами, не мигая, а я все говорю:
— Тогда, после вечеринки. Переспал с Алексом. Прямо у тебя под носом. Да и не только с ним. С Фрэнсисом тоже. Ты же знаешь, я не могу оставаться один.
Он отворачивает лицо. С минуту я смотрю на его профиль. Меня мутит. Хочется заорать, но я уговариваю себя тем, что делаю это для него.
Он тебя не просил.
Но он и не попросит.
***
Он вскакивает; я раздумываю — что делать: сперва заплатить официантке, или потом, или все-таки сперва, пока в голову не выстреливает, что со звона колокольчика над хлопнувшей дверью прошла, кажется, вечность, и не подрываюсь вслед. На улице грёбаный ливень, и я, как грёбаный голубь, верчу тощей шеей, не видя его из-за заливающего глаза дождя.
Он стоит упёршись в капот моей машины — потому что точно знал, что я побегу за ним — и только и ждет момента, чтобы броситься мне навстречу в ярости. Я захлёбываюсь волной дрожи, понимая: кто может хлестать меня, теперь обрушит потоп.
— Ты ёбаный лжец, вот ты кто, понял?!
Но мне нечего сказать. С тем как дождь прокладывает полосы по его лицу, с тем как из-под почерневших ресниц глаза глядят с отвращением, я не нахожу даже аргумента, чтобы поднять руки и, может, остановить его. Я думал, что делаю больно ему. Снова ложь. Кто из нас будет стоять здесь, желая сдохнуть, я знал.
Я, я, я.
— Твои сладкие словечки, все обещания, на которые я вёлся как последний дурак! Ты превратил мою жизнь в дерьмо, а теперь не можешь даже уважать память об этом! — кричит он. — Это твоя машина?! Эта?! Он сменил её! — Он хватает камень из клумбы и впечатывает в капот, в лобовое, кроша его в месиво. — Что ещё ты сменил?! Любовника, которого не должен любить?! Или, может, я тоже своё отслужил, а?!
— Грег, пожалуйста, послушай меня! — Я пытаюсь держать его, но он вырывает локти, и мы замечаем на пальцах, намертво вцепившихся в камень, кровь, но он упрям.
— Не трогай меня теперь!
Один джентльмен останавливается на другой стороне, предупреждая, что вызовет полицию. Грег в ярости сдёргивает мою хватку.
— Что происходит?
— А на что это, по-твоему, похоже?! Я тут выясняю отношения, мать твою, вали куда шёл, пока я не добрался и до твоей задницы!
— Грег, пожалуйста, успокойся, — пытаюсь я, поворачивая его к себе. — Мы можем поговорить спокойно!
— После всего ты ждешь, что я буду спокоен? Прошло то время, когда я тысячу раз говорил с тобой спокойно. И тот, кто сделал то, что сделал ты, не имеет на это права, запомни, Майкрофт, — добавляет он всё же тише. — Раз у меня больше нет моей жизни, не лишай меня хотя бы голоса!
— У тебя есть жизнь, — говорю я, наконец найдя в себе силы разозлиться. — Ты сам её выбрал!
— Ещё одна ложь! Хватит играть, Майкрофт, здесь нет публики! Мы оба знаем, что ты лишил меня выбора!
— У тебя всегда был выбор, и ты его сделал! — кричу в сердцах. Из всех моментов на свете он выбрал этот, чтобы не понимать меня. — А теперь хочешь сказать, что у меня нет права жить дальше… Но оно есть, Грег Лестрейд, ещё как есть!
— Под жить дальше ты имеешь в виду трахаться со всякой швалью?!
— Да, — спокойно цежу я, дрожа от холода и злости. — Именно это я и имею в виду.
Он вглядывается мне в лицо, пытаясь понять, достигло ли оскорбление цели, но я не дам ему удовольствия это заметить.
— Оно того стоит? — наконец спрашивает он.
— Что, — не понимаю я.
— Твоя прежняя жизнь, теперь, после меня, стоит того?
— Нет никакого «после тебя», Грег, — устало говорю я. — Чего ты хочешь, скажи мне?
Я мог бы взять свои слова обратно и сказать, что соврал насчет Алекса и Фрэнка, но его пальцы сжимают камень, а я не способен обойтись с ним как с любым другим. Всё ещё держу его за локти, но чувствую, что он окончательно успокоился.
— Сядь в машину, Грег.
Он открывает заднюю дверь, очевидно, чтобы быть подальше от меня, и я настраиваю зеркало, пока поворачиваю зажигание.
Он лежит, прижавшись щекой к коже сидения и поджав ноги в мокрых джинсах. Как будто не заинтересован во мне, совсем обо мне забыв.
— Я знаю, ты за мной шпионишь, — вздыхает он.
— Похоже, ты устал беситься.
— Как бы я ни устал, не надейся. У меня в запасе второй раунд.
— Почему, Грег, — вполоборота к нему спрашиваю я.
— Почему? — Он поднимается на руке и фыркает. — Почему что? Почему я припёрся сюда, почему наорал на тебя или почему здесь я, а не какая-нибудь твоя шлюха? Почему?.. Почему… А почему бы и нет? Просто потому что могу…
Глаза смотрят с вопросом, когда он чуть подается вперед, намекая, что собирается поцеловать меня. Но я не могу.
— Я не буду это делать, — тихо настаиваю я, глядя в его глаза совсем близко. Целый человек близко и далеко, твой и совсем нет, представлял ли он когда-нибудь, что всё не закончится, а будет длиться, и что, может быть, мы успеем достать друг друга по горло, успеем хотя бы разлюбить, была ли в его голове хотя бы тень узнавания нашего будущего? Всё, что я видел в их глазах — страх лишиться настоящего, и нет другого для меня рядом с ними, не было и нет.