— Отлично, теперь я не имею права знать, где ты был? — он начинает заводиться. Я отталкиваю его с прохода и направляюсь в ванную.
— Отлично, Майкрофт Холмс, просто здорово! Игнорируй меня и дальше! Кто я такой, чтобы знать! — кричит он вслед.
Останавливаюсь, когда последнее слово достигает слуха.
— Я был у Стейси, если тебе так нужно, чтобы я отчитывался.
Ненавижу это. Почему я не могу делать что хочу. Просто уйти куда-нибудь и вернуться. Сколько можно задавать вопросы.
— Ты прав, можешь не отчитываться, мне неинтересно, — говорит он, закрывая тему, хватает куртку и выскакивает на улицу.
Хрена с два я пойду за ним.
Конечно я пойду и верну его.
***
— Что?
— Ничего, — он мотает головой и отстраняется.
Боже, да что на этот раз? Я ничего не сделал!
— Ты меня провоцируешь? Ты же знаешь, я ненавижу гадать, какая муха тебя укусила. У меня есть уши — можешь сказать прямо. — Я сажусь в кровати и раздраженно накидываю халат.
— С удовольствием узнал бы у тебя. Что с тобой творится? — Он устало потирает виски. — В последнее время ты сам не свой.
— Например?
— Ты отстраненный. Например, сейчас. Такое чувство, что тебе всё равно, что происходит в этой постели.
— Мне не всё равно, — отвечаю я после паузы.
— Вот и поговорили, — уныло заключает он.
Такой вязкой тишины этот дом ещё не знал.
Сердце пропускает удары. Я и после смерти не забуду это мерзкое ощущение тянущей пустоты. Лучше не дышать, лучше вообще замереть. Легкие раскрываются, сдавливая грудь. Пустота материальна и похожа на ментоловый дым. Ментоловый дым в полости сердца.
Подтягиваюсь к Олли и хлопаю в ладоши над его головой.
— Нашёл.
— Что? — удивляется Клэнси, смотря на меня во все глаза. Боже, как я обожаю этот восторженный, почти детский взгляд.
— Муху, которая тебя укусила, — поясняю я.
— А… — тянет он в ответ и улыбается. — Идиотик.
Сгребаю его в охапку. Идиотик — как есть.
***
— Ты будешь на матче? — спрашивает Олли, заглядывая в комнату. Пол усыпан бумагами. Посреди этого действа — я, в позе лотоса, сижу, уставившись в одну точку.
— Эй. Ты что, медитируешь?
— Нет. Лучше тебе не знать, — отвечаю я.
— Ладно, Будда, — посмеивается он. — Так ты будешь на матче?
— Нет, — говорю я без раздумий и краем глаза замечаю, что улыбка сходит с его лица. — Мне нужно работать.
— С каких пор это, — он обводит бумаги взглядом, — важнее моих игр?
— Это не важнее. Это работа.
— Не заговаривай мне зубы, — говорит он, поправляя ремень висящей на плече сумки. — Ты понял, что я имел в виду.
— Ты прекрасно справишься без меня.
— Нет.
— Да.
— Нет.
— Олли. — Я предупреждающе вскидываю бровь и поджимаю пересохшие губы.
Через мгновение он хлопает дверью.
— Я посмотрю запись! — кричу я и скептически кривлю рот.
Майкрофт-Майкрофт.
***
— Слушай. В общем, я тут подумал… — нерешительно тянет Олли.
Даже знаю что. О чём он думал и что хочет сказать. Но я не стану помогать ему — нет. Все его решения должны быть взвешены им самим.
— Я подумал, что тебе стоит… пожить отдельно какое-то время.
В ответ я комично втягиваю губы. Брови взлетают вверх. Я сознательно отказываюсь изображать подлинное удивление. Этим его не провести.
— Мы и так живем раздельно, когда один из нас уезжает, — логически заключаю я. Я не стану облегчать ему задачу.
— Да, и мне всегда хочется домой, — соглашается он после паузы.
— Но?
— Я имею в виду… Не на пару дней… На неделю… — осторожничает он, ожидая моей реакции. Я остаюсь спокоен.
— Вот как.
— Хочу посмотреть, что изменится. Ты перестал скучать.
— Нет, — говорю я, сам не зная, отвечаю ли на последнее утверждение или на предложение в целом.
— Майкрофт, — хмурится он.
Ах, вот как.
— Ладно. Всё, что хочешь. Соберу вещи прямо сейчас, — говорю я как можно спокойнее.
— Это не обязательно, — грустно усмехается он и наконец поднимает глаза, смотря исподлобья.
В мою грудь вонзается гвоздь. Или штопор.
Он подходит ближе и удивленно пялится на торчащую деревянную ручку. «Но зачем?», — задумчиво тянет он. «Думаю, стоило поступить проще. Я мог бы взять скальпель. Я мог бы помочь», — продолжает он. — «Знаешь, я всегда сгорал от любопытства, пытаясь представить, что там внутри».
«Никто не знает», — отвечаю я. Он кивает в ответ. «Никто не знает. Неужели ты собрался скрывать это? Как долго? Всю жизнь?» — не унимается он. — «Боже, я так хочу посмотреть».
«Оно полое», — говорю я. Вру я.
«Нет», — не соглашается Олли. — «То есть быть такого не может».
«Пустое», — не унимаюсь я.
«Нет. Взять хотя бы дым. Подумай сам: если есть дым, то есть, чему гореть. Я мог бы помочь».
«Помоги мне. Я хочу убедиться. Оно пустое. Плевать на дым».
Он протягивает руку и касается покрытой лаком ручки. Обхватывает пальцами, надавливает и делает первый оборот. Боже, как больно. Штопор идет с трудом и приходится приложить усилия. Он помогает второй рукой, но все же отчего-то не выходит. Это не так просто, как казалось. «Так и думал, что будет сложно,» — говорит он, стирая испарину со лба, и снова принимается за дело. Кажется, всё получается. Металл проходит кость и вгрызается в мясо. Боже. Я чувствую, как кровь отливает от лица и рук, будто стремясь к пульсирующему источнику боли. Она скапливается в груди, дышать становится невозможно, но я держусь.
Из раны тянет ментолом. Похоже на сквозняк. Серые ленты дыма рассеиваются и исчезают в воздухе. Это смягчает боль.
«Почти всё», — улыбается Олли. Его левая ладонь упирается в грудную клетку. Правая — обхватывает ручку штопора. Он тянет её на себя.
Чпок.
«Господи, Майкрофт», — растерянно бормочет Клэнси, отодвигаясь. — «Прости, я не знал».
Задумчиво смотрю вниз.
Из раны хлещет вода. Прозрачная, будто из-под крана. Ничего красного, ржавого, мутного. Она заливает футболку, стекает по штанине прямо на паркет. Я все жду, когда она остановится.
«Майк, прости», — тихий голос Олли. Он расстроен. Стоит, не смея шелохнуться, и всё смотрит на зажатый в руке штопор. На него, словно пробка, насажен кусок сердца. Это завораживает.
— «Стоило послушать тебя, Майк, ты снова оказался прав».
Стоило послушать. Но ты так хотел.
— Думаю, ты этого хочешь.
— Майк.
Он не собирается уступать.
— Послушай, это просто нелепо. Я уйду, если ты хочешь, но я никогда не возвращаюсь, — эта фраза стоит многих усилий. Ненавижу полутона, ненавижу смешивать ложь и правду, ненавижу — и почему всегда я?
— Я хочу подумать. Пожалуйста, Майк.
— Я хочу. Майк-Майк, я хочу-хочу-хочу! — передразниваю, не выдержав. Олли смотрит, будто я какой-то незнакомец. — Кто, мать твою, выдумал тебя таким эгоистом? Нет, убери руки. Знаешь что? Можешь думать неделю, месяц — сколько угодно. Но и в мыслях не держи, что получишь все, что захочешь. Что я уйду и вернусь по одному щелчку. Я не такой добрый, каким кажусь — и не пытайся управлять мной, понятно? — почти кричу я. — А сейчас, конечно, я уйду. Ты не единственный, кому нужно подумать.
«Браво, Майкрофт, какой концерт! Я завидую — нет, правда», — щебечет Стейси в моей голове.
Начинаю верить каждому произнесенному мной слову. Это похоже на безумие. Снова этот рой в голове. Белый шум. Когда я говорю, что мне нужно остаться одному — я говорю буквально. Остаться одному. Совсем. Желательно, навсегда.
Прости, Олли.
Я не врал: ты приятный, но назойливый раздражитель. Твои руки были повсюду. Ты копошишься внутри: в сердце, в мыслях. Последнее — хуже. Я не знаю, совсем не знаю что и думать. Моя жизнь превратилась в хаос. Мои мысли — помойка. Я не могу, на самом деле я слабый, я не могу.
Я не могу.
========== What If This Storm Ends ==========
Вообрази себе, Майкрофт. Вообрази собственную жизнь через пять, десять лет. Тебе трудно, но все же. Свою жизнь в подтеках того, что люди называют принципами. В брызгах общественного мнения, в разводах, оставшихся от чьих-то не слишком смелых пальцев. В пятнах чужих ожиданий, подпаленную на концах — огнем того, что не сбылось. Подмоченную жизнь человека с идеальной репутацией. Держу пари, эта фантазия доставляет дискомфорт. Держу пари, тебя выворачивает наизнанку. Бьюсь об заклад, ты сдерживаешь себя.