Молчу, обдумывая ее слова. Наверное, мне стоит извиниться. Несмотря на то, что я едва ли верю сказанному.
— Извини.
— Я не говорю, что невинна, — продолжает она. — Но не воображай меня хуже, чем я есть.
Следует пауза, в течение которой я даже не пытаюсь обдумать её слова. Я знаю лишь то, что полной правды так и не услышал.
— Как дела у Олли? — задаю мучающий меня вопрос.
— Майк.
— Да, так будет лучше, ты права. — Вспоминаю детскую привычку и закусываю губу.
— А как твой красавчик? — спрашивает Стейси.
Хм.
— Что ты хочешь услышать? — смеюсь. Даже не представляю, что сказать.
— Если ты решил выпутаться из одних отношений, чтобы вляпаться в другие…
— Нет. Нет, Стейс, ничего подобного я не думал.
— Мы оба знаем, что вся ерунда в твоей жизни происходит помимо твоей воли, — говорит она напоследок. — Спокойной ночи, Майк. И перестань считать меня извергом.
— Спокойной, — бормочу я.
Мне мучительно стыдно за своё ночное помешательство. Не представляю, почему сцена у ресторана подействовала на меня так сильно.
Я ожидал, что успокоюсь этим разговором, и мне действительно ненамного, но стало легче.
Кроме привычек, я никогда не мог предугадать, что сделает Стейси в следующий момент. Я всегда считал, что любая её опрометчивость перед тем тщательно обдумана; но все же производимый ею эффект иначе чем хаосом не назовешь. Разница между нами в том, что она жаждет распространить свое влияние, тогда как я хочу распространить свою репутацию. Я думал, что я зациклен, а она легко прощается с навязчивыми мыслями, но, если приглядеться, всё иначе: я не успокоюсь, пока не переверну каждый камень на берегу, а она возьмет один, чтобы забросить его как можно дальше; я возьмусь строить плотину, тогда как она не успокоится, пока не высушит море. После этого разговора я как никогда понимаю разницу, но мне действительно стало легче хотя бы от этой небольшой определенности.
Я не боюсь за других, не боюсь за себя, за нее: мне страшно от мысли о том, как многое сходит нам с рук. Я с ужасом понимаю, что предел не наступает и что вся грязь, всё безумие, переполнив нас, не встретят преграды вне…
Я не знаю, кого и чего боюсь: не думаю же я всерьёз, что однажды окажусь у нее на пути? Я корю себя за эту мысль, мне противно, что я способен препарировать всё, не имея ничего святого, что оставил бы в стороне. Я способен всерьёз задуматься и задаться вопросом: что для меня Стейси? — но вряд ли найду ответ. Смогу ли я сделать вид, что не знал её, утверждая, что могу поступить так абсолютно с любым человеком, за исключением разве что Шерлока? Было бы это легко? Как бы я поступил? Её нет в моём сердце. Она в моей голове. Я не знаю, что делают в таких случаях.
О, она бы ответила, нашла ответ — не у себя, так у меня внутри.
Как мне быть? Как быть с мыслью, что я осознаю так явно:
Не существуй она, я все равно бы её придумал.
========== Twilight Omens ==========
Встреча с Джеймсом в коридорах Парламента не была неожиданной. Её подстроил я. Не могу и дальше теряться в догадках. Я должен узнать. Хоть что-нибудь.
Замедляю шаг, едва завидев его в одном из бесчисленных лобби третьего этажа. Рядом человек с крысиным лицом — как же его… Роджерс, Роббинс? — заискивающе смотрит на Джима, ловя каждое произнесенное им слово.
Если описывать Джеймса Мэнсфилда в нескольких словах, о нём составится более чем благоприятное впечатление. Младший Девоншир, высокий, с довольно приятной наружностью и удивительно мягким взглядом, в то же время наделен непоколебимым спокойствием и непрошибаемым оптимизмом, который, бросаясь в глаза, не раздражает, а лишь располагает к себе. Поговорив с ним о делах, ты никогда не останешься раздраженным, а, напротив, уйдешь очарованным и уверенным в благоприятном исходе дела. В общем, он обладает качествами, которые заслуживают моего уважения и которые я никогда не стремился развить в себе. Именно таким, в моем представлении, и должен быть британский Премьер (о, уверен, его ожидает впечатляющая карьера): он достаточно либерален, чтобы поспевать за течением жизни, и достаточно консервативен, чтобы не брезговать моральными принципами. Впрочем, составленный портрет имеет мало общности с тем Джейми, которого я привык знать. Утверждая, что из него получится прекрасный Премьер, я говорю о харизме и расчетливости, и умалчиваю о свойственных ему добродушии и наивности и импульсе, которые, надо признать, умело сокрыты костюмом, богатством и официальной должностью в Палате общин.
— Лорд Мэнсфилд, — зову я, остановившись чуть поодаль. Он оглядывается и медлит, чтобы кивком распрощаться с собеседником.
— Мистер Холмс, — приветствует он громко, пожимая мою ладонь. Нелепо слышать такое обращение от того, кого целовал пять или десять раз, забавляясь идиотской детской игрой. Но приходится привыкать к тому, что вся наша работа сопряжена с нелепостью. — Как ты, приятель? — интересуется уже тише, переходя на неофициальный тон. — Слышал, твоего босса не сегодня завтра погонят с насиженного места.
Удивляюсь, как тот до сих пор держится на плаву.
— Ничего. Я привык к тому, что наша контора всем поперек горла.
— Кстати о конторе, — говорит он, отводя меня в сторону от окна. — Что ты знаешь о «Восточном Ветре»?
— Боже, Джим, тебе жить надоело? Не ввязывайся! С твоими возможностями нечего и делать на континенте. Просто выполняй, что говорят, и не привлекай внимания, — шиплю я в бешенстве, хотя и знаю, что фигура Джеймса оставлена для более важных свершений, чтобы вот так запросто отправлять его на верную смерть.
— С возможностями? Да с какими к черту возможностями? Забудь, Майк, я знал, что ты не поймешь, — говорит он, закусив губу.
— Это из-за Стейси? — спрашиваю я чуть громче, чем следовало бы. — Из-за нее ты решил выступить пушечным мясом? Это ты не понимаешь. Через полгода ты станешь отработанным материалом. Так что бросай эти мысли, если уже начал учить сербский.
— Адамс сказал, что им не нужны добровольцы.
— Ты пошел с этим к Адамсу?! — едва не срываюсь я и отхожу на шаг, стараясь взять себя в руки. Не могу поверить, что он говорил с нашим боссом в МИ5 в обход, чёрт возьми, меня. — Пошли, потолкуем в другом месте.
Через двадцать минут мы заходим в более-менее отдаленное от Вестминстерского дворца кафе. Джим устало сбрасывает пиджак. Ослабляю узел галстука и устраиваюсь за столиком посреди зала. Хотел бы думать, что моя мнительность не оправдана.
— Две чашки кофе, и не беспокойте нас зря, — раздраженно бросаю я, когда к столику подходит официантка. Она сразу приносит заказ. Смотрю на Джеймса: он сидит, уставившись на сцепленные замком пальцы. Никогда еще мне не приходилось видеть этого человека в отчаянии. Всё его очарование растворяется в жутком запахе пережаренной машиной арабики.
— Ты давно видел Стейс? — спрашивает он.
— Вчера. — Конечно я видел её вчера. Об этом красноречиво свидетельствует полная пустых бутылок кухня.
— А я тогда, в ресторане. И ни разу с тех пор. Она меня избегает, — говорит он, не скрывая эмоций. Возникает пауза. — Если ты что-то знаешь, скажи, — просит почти умоляюще.
Я удивлен его словами, но кое-что я действительно знаю. И, в отличие от него, уж точно не собираюсь делать из этого тайну.
Отпиваю глоток из чашки. Морщусь, хотя другого не ожидал. И все же такой кофе не помешает: горечь на языке отлично отвлекает от горечи в мыслях.
— Я просил её оставить вас с Кэндис в покое. Видимо, она сочла это разумным.
— Странно.
Он не притрагивается к кофе.
— Что именно?
— Что она тебя слушает. В смысле, что она хоть кого-то слушает.
Мне впору быть оскорбленным.
— Не думаю, что имею представление о её мотивах. Разве что о ваших с Кэндис, — говорю я, не скрывая скептицизма и смотрю на него. Долгим взглядом, под которым он действительно тушуется. Вижу сожаление — хороший знак.
— Мы с Кэндис. У нас ничего не было, если хочешь знать.