— Не хочу. Мне не нужны подробности. Кэндис решила позлить Стейси, ты решил позлить Стейси. Стейси решила позлить вас — что неудивительно, учитывая, что она гораздо злее вас обоих, — усмехаюсь я.
— Ты знаешь? — В голосе слышится облегчение.
— Да. Но не думай, что я дам совет, который ты хочешь услышать.
— Я люблю её, — говорит он с решимостью.
— О, конечно ты её любишь. Ты стремишься к ней, как Титаник к айсбергу, который его потопит. Поверь, в этом нет ничего нового. Выкинь эти чувства, и обрати свой взгляд на кого-нибудь другого.
— Ты не понял. Я люблю ее.
Закатываю глаза.
— Серьёзно? Думаешь, кого-то это волнует? Её например? Она играет с тобой, как с клубком пряжи, тебе это нравится?
— Что мне делать? — спрашивает он, несмотря на то, что я уже сказал. Будто не услышав моих прошлых слов.
Забавно. Что-то в моей внешности или характере заставляет считать, что я с равным успехом могу подарить, а могу и отнять надежду. Люди хотят моего совета и именно мне доверяют право вогнать пулю в изувеченный раздумьями лоб.
— Почему ты спрашиваешь у меня?
— Ты мой друг, Майк, и знаешь её лучше всех, к кому ещё мне идти?
Я не был бы так уверен. Впрочем, я не из тех, кто считает, что одна десятая лучше нуля и что показная близость лучше искреннего равнодушия.
— Если хочешь знать, как завоевать её… кхм… сердце… Ты сделал достаточно, чтобы помешать самому себе. С другой стороны, раз уж ты не намерен проявлять благоразумие, постарайся быть искренним, как ты это умеешь. Тогда, возможно, ей станет тебя жаль. Обнаружив это, ты сам откажешься от своей идеи. Да, — делаю паузу, — пожалуй, ты можешь выбрать длинный путь.
Он мрачнеет.
— Можешь сделать кое-что для меня?
— Могу, — отвечаю я. Под давлением сочувствия к такому хорошему человеку, как Джеймс, я могу многое.
— Можешь привести её на новогоднюю вечеринку в Коннот? Только не упоминай, что там буду я, ладно?
Задумываюсь. Безусловно, я мог бы прийти сам и привести её, тем более что мы и сами раздумывали пойти. Но теперь ко всему добавились возможные последствия. Моя интуиция молчит. В конце концов, он взрослый человек, который просит о небольшой услуге. Я только и делаю, что говорю «да» или «нет». Моя роль сводится к двум или трем буквам.
— Да.
Он вздыхает с облегчением и принимается за остывший кофе. Следующие пять минут проходят в молчании.
— Если понадобится помощь, обращайся ко мне, — говорит он, нарушая тишину, намекая, что в случае необходимости найдет для меня хорошее местечко под солнцем. А слухи шепчут, что такая необходимость появится совсем скоро.
— Спасибо, но обо мне уже заботятся. Как и я позабочусь, чтобы ты не лез на верную смерть с «Восточным Ветром».
— Я решу это сам, — отрезает он. — Именно так я и поступлю, если…
Ему не нужно продолжать.
— Тогда я сделаю всё, чтобы тебе помешать. И как друг, и как напарник. Ещё раз повторю: выкинь это из головы.
— Я прекрасно знаю, что не дождусь твоего понимания, — говорит он резко. — Как напарника и как друга. Ни с Сербией, ни со Стейси.
— Да! Да, черт возьми! Потому что пока ты витаешь в облаках, она не пощадит тебя ни единым движением мысли! — срываюсь на крик, ударом по столу опрокидывая чашку.
В зале повисает тишина. Все смотрят на нас. Тяжело дышу, пытаясь унять гнев, и даже не смотрю на Джима. Не могу сказать, что мне стыдно за эту вспышку.
— Прошу прощения, — говорю я застывшей за баром официантке.
Я оставляю Джима наедине с мыслями. Звон прикрепленного к двери колокольчика — звон чашки, звон воцарившейся тишины — не отпускает меня ещё долго.
***
— Угадай кто?
Я знаю кто. Я знаю эти холодные ладони. Этот город не согреется до наступления лета, но эти пальцы останутся холодными вопреки погоде. Вопреки здравому смыслу, наоборот показаниям термометра, всегда назло.
Я слышу её дыхание сквозь музыку и гул голосов. Оно в моей голове. Весь мой слух обращен, чтобы слышать, как раскрываются её легкие. Как вздымается грудь. Торопилась. Поднималась по лестнице, спеша. От нее не пахнет ничем. Я не чувствую парфюма. Раньше её пальцы помнили дым. Теперь нет и этого. Только холодные ладони. Она не пила, не успела пропитаться запахами, запыхалась. Только что пришла и сразу поспешила ко мне. И этот смех. Она в настроении.
Задержалась из-за приятного дела, которое как-то связано со мной.
— Стейс.
— Неа, — растягивает она. Слышу грубый смешок Грега.
— Что, ты нарядилась в Клеопатру? — спрашиваю, усмехаясь.
— А вот и нет. — Она наклоняется к самому уху. — Сегодня я — это ты. — Её низкий голос вибрирует, отражаясь от стенок черепа. Я чувствую необъяснимую дрожь.
Отнимаю её ладони, поворачиваясь.
Черт.
— Сюрприз! — визжит Стейси, заливаясь смехом. — Майк, Майк, посмотри, тебе нравится? — она крутится на месте, давая себя разглядеть. На ней узкий черный смокинг. Волосы забраны назад. — Правда здорово?! — щебечет она.
Я подавляю стон. Сегодня она разыгрывает снятую со стойки бара в Челси кокотку.
— Оу. Что же, Майкрофт, может, ты наконец нас познакомишь?
Она улыбается самой лучезарной улыбкой. Её ярко-красным губам впору посвящать сонеты.
Моргаю. Конечно. Грег.
Тот, не дожидаясь моей запоздалой реакции, протягивает ладонь.
— Грег Лестрейд.
К моему удивлению, она не принимает рукопожатия, а приближается, чтобы поцеловать его в щеку. К моему удивлению, её губы касаются кожи. Яркий след помады — её клеймо.
Она кажется посторонней в этой атмосфере искусственного праздника. Выбивается из картины. Как соблазнительный плод в окружении червивых яблок. Как одно червивое яблоко в корзине соблазнительных красных плодов. Разницы нет: червяк не глуп, выбирая самую сочную мякоть.
Бывает так, что, слушая песню, ты очарован куплетом, но ненавидишь припев. Или идиотский проигрыш. Или бесполезное кричащее гитарное соло в конце.
— Стейси. Очень-очень-очень рада знакомству.
Грег смущается, но не подает вида, лишь трёт перепачканную щеку. Весь вид Стейси говорит: вот так-то лучше. Меня не покидает ощущение, что она наблюдает за нами так же тщательно, как я наблюдаю за её концертом.
— Кажется, это не совсем знакомство, — шутит Грег. — Мы уже виделись.
Мне интересно, произнесена эта шпилька со всей наивностью или же вставлена специально.
— Да, верно. Мы виделись дома у Майка. Не думала, что ты помнишь. — Она прижимает руку к груди, и в этом жесте больше легкомыслия, чем позволено за два часа до полуночи.
Итак, Стейси платит той же монетой, предпочтя забыть о том позорном инциденте на концерте. Я и сам не знаю, почему ожидал неодобрения подруги, но Грег ей, кажется, нравится. Не могу сказать, что это не повод для беспокойства.
Тот переносит замечание стоически, в отличие от меня. Я смотрю на черную атласную бабочку, что так явно выделяется на бледной коже подруги, и представляю, как та затягивается, перекрывая доступ к воздуху. Если быть объективным, она всего лишь ответила на шпильку в собственный адрес. Нужно взять себя в руки, или я начну бросаться на каждого, кто посмеет взглянуть в его сторону.
Сегодня даже цвет её волос повторяет мой. Боже.
— Чудный вечер, правда? — выдыхает Стейс и, не дожидаясь ответа: — Я немного опоздала с подарком, но всё же, — говорит она, обращаясь ко мне. — Дай-ка.
Берет мою руку. Через секунду пальцы сжимают металл ключей.
— Ура! — Она подпрыгивает не месте, хлопая в ладоши.
— Стейси, — бормочу я, немного опешив, глядя на раскрытую ладонь.
Грег вскидывает брови, присвистывая. Вероятно, он изучает мою реакцию, но еще не знает, что я не собираюсь отказываться от подарка Стейси. Даже ради благоприятного впечатления.
— Припарковала её возле твоего дома. — Она вздыхает. Далее по сценарию притворное умиление: — Такая пташка!
— Боюсь даже заикаться о своём подарке, — нервно смеется Грег.
— По правде говоря, — отвечает она тихо, будто вернувшись в себя обычную, — это мои извинения. Не стоит переживать о подарке, Грегори. Ты в жизни не будешь и в половину виноватым перед ним. Извините. — Она отходит от нас, направляясь в другой конец зала.