Я обдумываю её ответ.
— Мне кажется, — хмурюсь, — это значит, что счастье стоит положенных усилий.
— Вот видишь, ты ничего не понимаешь. — Она вырывает дневник и обиженно отворачивается к столу.
— Кто научил тебя это фразе? — спрашиваю я.
— Тётя Мэри.
— Разве она не объяснила, что это значит?
— Она сказала то же самое, что и ты. Поэтому я и завела дневник.
Только я собираюсь ответить, в кабинет заглядывает её мать.
— Вы задумали просидеть здесь весь вечер? Дорогие, спускайтесь вниз, у нас тоже весело.
— Хорошо, мэм, — отвечаю я.
Она уходит. Стейси поднимает голову от дневника.
— Что там за шум? Они разыгрывают сценки из Диккенса?
Открываю дверь, прислушиваясь.
— Нет, это Шерлок декламирует стихи. Хочешь посмотреть? Умора.
Она поджимает губы.
— Твой брат очень талантливый, — укоряет она. — Жаль, что мы почти всё пропустили. Велма вечно зовет нас в самом конце.
— Почему ты так делаешь? Называешь свою мать по имени?
— Иногда я не уверена, что нас хоть что-то связывает.
— Хочешь сказать, она тебе не родная? — спрашиваю я, закусив губу. Уже тогда я видел, как они не похожи. А сейчас и вовсе понимаю, что из общего у них только фамилия.
— В этом и дело, что родная, — фыркает Стейс. — Ладно, пойдем вниз, иначе пропустим и торт. Видел, там целая гора взбитых сливок!
***
— Научись выплевывать косточки… — медленно произношу я. Хм.
— Что ты там бормочешь?
Оборачиваюсь. Грег уже проснулся и теперь, заспанный, стоит, прислонившись к косяку. Интересно, и долго я размышлял вслух?
— У тебя холодно, — говорит он.
— Да, знаю. Я сделаю кофе, — отвечаю я.
Он садится за стол и задумчиво подпирает щеку рукой. Затем с той же задумчивостью принимается жевать виноград.
— И что же ты надумал? — интересуюсь я и, заметив его удивление, продолжаю: — Прости, конечно, но из тебя плохой конспиратор. И заметь, я не спрашиваю, о чем ты думал.
— У меня на лбу написано, да? — кисло замечает он.
— Есть немного. — Не могу сдержать смешка, за что получаю виноградиной в лоб.
— Я подумал, что придется как следует постараться, чтобы заслужить еще один поцелуй.
— Ага. Для начала тебе придётся съесть свой завтрак, — говорю, не допуская возражений.
— Это я тоже предсказывал, — отвечает он.
Я заканчиваю поджаривать тосты и выставляю тарелки на стол, когда раздается звонок в дверь.
— Ты кого-нибудь ждешь? — спрашивает Грег.
— Только два человека могут завалиться сюда без приглашения. Если не сложно, открой, пока я наливаю кофе, — прошу я, доставая из шкафчика третью кружку.
Слышу, как в прихожей открывается дверь, и следом раздается бодрый голос Стейси:
— О, вы уже проснулись, как я вижу. Я принесла аспирин и муки совести.
— Пожалуй, выберу первое, — смеясь, отвечает Грег.
— Отлично. Знала, что ты не разочаруешь.
Они проходят на кухню, и Стейс плюхается на свободный стул.
— Иисус, Мария и Иосиф! Майк, ты вообще спал? — Она всплескивает руками.
— Кто-то должен был встать раньше, чтобы вы двое не умерли от голода.
— Точно. Я шла на запах, — говорит она, хватая тост.
— Ты всегда эээ… выглядишь так, будто собираешься на вечеринку? — иронично интересуется Грег.
Ставлю кружки и усаживаюсь за стол.
— Нет, я всего лишь собиралась на бранч к своему дорогому другу, — говорит она, не забывая потрепать меня по голове. — По правде говоря, я уезжаю в Сассекс. На гребаных десять дней. Зашла проведать вас на прощание.
— Всё так плохо? — спрашивает Грег.
— Ужасно. Ну, то есть я могу не вернуться…
— Хватит драматизировать. Кроме того, ты всегда любила Сассекс, — говорю я.
…Прохладный августовский день. Мы сломя голову несёмся в сторону моего дома. Стейси бежит чуть впереди, а я отстаю, потому что до этого слегка подвернул ногу, пытаясь отыскать сорвавшегося с поводка Редберда. Не так-то просто преодолевать такую высокую траву, так что в какой-то момент мы останавливаемся, чтобы отдышаться. Я смотрю, как она стоит, оперевшись о колени, а легкий ветерок треплет свежеостриженную челку и выбившуюся из косички прядь волос. Внезапно она выпрямляется: совсем близко слышен лай собаки. «Редберд! Вон он, смотри! Сам пришел!» Она подбегает к спешащему навстречу питомцу; обнимает, упав на колени рядом с ничего не понимающим псом. «Ах ты негодник! Мы тебя обыскались. Не уходи больше, никогда!» Я подхожу ближе и хватаю пса за ошейник. «Мне бы здорово влетело из-за тебя», — говорю я, привязывая оторвавшийся поводок. «Хорошо, что мы не успели никому сказать», — кивает Стейс. — «Ну что? Отведем его домой?»
Я соглашаюсь, беру Стейси за руку, и мы бредем к дому. Сам не знаю почему, но мне кажется, что, разожми я ладонь, Стейси тоже может потеряться. «К тому же она так быстро бегает». Иногда мы дурачились: я больно стискивал её руку, а она делала вид, что не замечает. Она научилась совершенно не изменяться в лице. Меня всегда это злило, и в ответ я делал вид, что не имею представления, что происходит с нашими ладонями, будто они и не наши вовсе. В конце концов мы почти одновременно прыскали: она от взгляда на моё лицо, а я — от мысли о том, как комично, должно быть, смотрюсь.
Начинает моросить. Стейси морщит носик. «Вот бы пошел ливень. Надоела эта морось», — говорит она. «Представляешь, как мы намокнем?» — «Да, вот будет круто!» — «Ага! Хоть выжимай!» И тут же, будто по нашему заказу, дождь усиливается. Мы проходим ещё немного, прежде чем вода обрушивается будто отвесной стеной. Стейси вытирает лицо ладошкой, но это, конечно, не помогает. Некоторое время мы просто стоим, подставив закрытые веки сильным каплям дождя, а потом начинаем кружиться на месте, бегать, задрав головы вверх. Редберд безуспешно пытается встряхнуть головой; Стейси смотрит на него, мокрого и в репейнике, и смеётся, смеётся, смеётся…
— Люблю. Но это было давно.
Я понимаю ее чувства. Ненавижу, что те забытые в детстве воспоминания уже не вернуть. Невозможно снова прожить эти ощущения, как ни старайся — за ними не угнаться. Мы так хотели вырасти. Блять, как же мы хотели…
— Меня всё время тянет в Ньюкасл, но приезжая туда, я не нахожу ничего. Вообще ничего. Как будто всё, что со мной было, стёрлось вместе с нашей фамилией в телефонной книге, — говорит Грег.
Некоторое время мы молча жуём завтрак.
— А где Джим? — спрашиваю я после разделенной на троих тишины.
— Без понятия. — Она пожимает плечами. — Дома наверное <…> Милый, передай… Ага, спасибо.
— Мы думали, вы ушли вместе, — удивляется Грег.
— Я этого не планировала. — Она вытирает пальцы о салфетку.
Ну разумеется.
— Во сколько твой поезд? — спрашиваю я, когда она встает из-за стола. — Я могу подвезти.
— М. Не нужно. Я на машине. Уйду так же, как пришла. Представьте, что я вам не мешала. Даже дверь захлопну сама.
Мы прощаемся, и она выходит из кухни — но тут же возвращается, роясь в сумочке.
— Кстати. Вот, держи. — Она достает связку ключей.
— Оу, — смущенно выдает Грег.
— Стейси!
Она улыбается, целует воздух и, не думая ни секунды, убирается прочь, подальше от моего негодования.
— Пока, мальчики! Поблагодарите потом!
***
— Итак, — говорю я, когда мы остаемся одни.
— Итак, — продолжает Грег.
— Ты, конечно, можешь и дальше цедить остывший кофе, но я предпочел бы утренние объятия.
Обескураженный, он встает и подходит вплотную.
Я несмело приближаю его к себе и с волнением ощущаю, как смыкаются руки за спиной. О, Боже. Жадно впитываю его запах, тепло его тела, близость и звенящее напряжение, что вместе с этими объятиями окутало нас, будто кокон. Ощущаю, как часто бьётся его сердце; о том, что творится с моим, не решусь и упоминать. Я готов простоять так вечно. Я хочу простоять так вечно. Внезапно я представляю ту пустоту, что, как ледяная вода, хлынет на голову, стоит ему отстраниться — подумав об этом, я прижимаю его ещё сильнее. Он утыкается мне в шею и с шумом втягивает воздух. Я чувствую, что он улыбается.