— О, Боже. — Он снова заливается смехом. — Извини. Кхм. Продолжай.
— Ты хочешь спросить, думал ли я о тебе в таком ключе?
— Эмм… Да.
— Нет.
— Нет?
— Нет. Я ведь встречался с Олли. Это притупило мои рефлексы.
— Что насчет твоих бывших отношений?
— Они… прошли, — предполагаю логически.
— Я имею в виду, насколько важны они были.
— А. — Его вопрос застает врасплох. — Если хочешь знать, преследуют ли меня призраки прошлого… Нет, совершенно точно.
Это правда вылетело из моего рта? Ого, Майк. Продолжай…
— Я никогда не любил.
— Никогда?
— Неа.
— Звучит как вызов, — говорю я и тут же уворачиваюсь от удара подушкой. Приходится отобрать орудие мести и сунуть себе под голову. — А я любил. Время от времени. — Он молчит, но в этой тишине я улавливаю вопрос. — В общей сложности минут десять.
— Можешь звать меня параноиком, но я опять слышу пошлость.
Усмехаюсь.
— Ну, утрирую, конечно. Были моменты, когда я ощущал, что влюблен. Кроме тех, когда я ощущал, что это меня убьет. Хорошие моменты. Десять минут хороших моментов.
— Ты все еще думаешь об Олли?
— Прозвучит странно, но иногда я думаю о нем, как о ком-то, кто умер.
— А тот парень? Высокий.
— Тебе сказала Стейси?
— У меня есть глаза, и я видел, как вы друг на друга смотрели. Взглядом «Даже конец света не изменит того, что я тебя ненавижу», — говорит он. Я хмыкаю.
— Я не ненавижу его. Нет, конечно он меня бесит, но он всегда незримо присутствует в моей жизни.
— Он значил много? До сих пор значит?
— Представь, что у тебя парализовало ногу. Ты ведь не отрежешь её только потому, что она подвела.
— Может и отрежу. Ты не можешь знать, — обижается он.
— Не отрежешь.
Думаешь, я не пробовал?
— Это из разряда: жаль, что я не могу ходить, но всё же здорово, что у меня две ноги?
— Ты заразился от Стейси нездоровым цинизмом.
— Мне трудно понять.
— Он часть меня, а я предпочёл бы не разбрасываться. Он — единственное, что я забрал из прошлого. Но это ничего не значит в любом случае. — Я замолкаю, и на какое-то время воцаряется молчание. — А еще у меня есть несносный брат и больная на голову подружка.
— С ней-то что? — спрашивает Грег.
— А ты не заметил? Видимо, всё впереди.
— Мне показалось, она хороший человек. У нее не совсем обычные (проще говоря, неадекватные, — думаю я) методы, но мне даже нравится, что она не такая, как все.
— Она какая угодно, только не хорошая. Холодная, заносчивая, высокомерная, умная, наблюдательная, смешная, рассудительная — но не хорошая.
— А ты не такой? — помолчав, интересуется он.
Даже не знаю что ответить.
…Это был… очень холодный ноябрь. Стояли нереальные, даже для зимы, морозы, и камины топились, не переставая. Исходящий от них жар сушил кожу — неприятное ощущение, от которого горят щеки и нос. Постоянный кашель был спутником того месяца. Болели все, даже славящийся здоровьем отец слег с жутким гриппом. Единственный раз на моей памяти. Мы сидели дома у Стейси, в её комнате. Она собиралась на вечеринку к одной закадычной подружке. Брайани? Кажется, так её звали.
— Ну что ты возишься?
— Замок заело.
— Что? Нет, только не это!
— Не болтай, а лучше вдохни, — говорю я, пытаясь справиться с собачкой на молнии. — Готово.
— О, слава Богу, — отвечает она, принимаясь крутиться перед высоким напольным зеркалом. Тусклый свет бросает тень на её фигуру, и в отражении ярко заметны лишь языки играющего в камине пламени.
— Ты не могла выбрать ещё более узкое платье? — усмехаюсь я.
— Ой, отстань. Я не ела неделю, только чтобы влезть в него.
—…Неделю? Я правильно понимаю? Ты голодала неделю ради глупой вечеринки?
— Ты не понимаешь: это не просто вечеринка. Это вечеринка гребаной Брайани. Я должна выглядеть лучше, чем эта напыщенная селедка и её идиотские подружки.
— Я думал, вы подруги, — удивляюсь я.
— Мы? У меня один друг. А эта дура хуже врага. Просто я предпочитаю держать её ближе. Что ты хохочешь? — Она смущается и отворачивается так, что я не вижу лица.
— Женщины, — поясняю я.
Она вертится у зеркала, пытаясь понять, какая из разложенных на кровати сумок смотрится лучше.
— Ага. Она возомнила себя королевой. Нет, ты представляешь? Её семья почти банкроты, а она продолжает кичиться своим происхождением на каждом углу.
— Тебя это задевает?
— Она мне мешает, — отвечает Стейс, оборачиваясь. В её взгляде… Нет, конечно мне показалось. — Так как я выгляжу?
В свете камина мерцающие пайетки похожи на чешую.
— Отлично. Здорово, — говорю я, и она, удовлетворенная ответом, кивает.
На следующий день я узнаю, что Брайани увезли из собственного дома на скорой.
— У этой идиотки была пневмония. Она закинулась антибиотиками и залила их алкоголем, — объяснила произошедшее Стейси…
— Ты сам увидишь, какой я. По крайней мере, я не собираюсь изображать того, кем не являюсь. Просто будь осторожен со Стейси, — говорю я, хотя и знаю, что та не причинит ему вреда. — На всякий случай.
Он гладит мою руку.
— Успокойся. Всё будет хорошо.
Меня действительно успокаивают его слова. И его присутствие. Мне… хорошо? Не знаю, чем объяснить такие перемены, но когда он рядом, мои мысли разглаживаются, как морщины на лбу спящего. Идиотское сравнение, но я вообще превращаюсь в идиота. Как Джим. Главное — не терять головы, даже если очень захочется. И ведь захочется, знаю.
Вовлекаю его в долгий поцелуй. Я мог бы остервенеть от нежности или желания: оба чувства переплелись так тесно, что не поймешь, где заканчивается уважение и начинается желание обладать. Безраздельно. Если б я мог отдать его, то лишь вместе с кожей: но нет, делиться я не намерен. О, похоже, я дикий собственник: так странно осознавать это в двадцать три от простого прикосновения руки. Вместе с тем как его пальцы скользят по волосам, мои мысли смешиваются в кучу. Вместе с тем как его язык отдает приказы моему телу, мозг размякает до состояния киселя. Вместе с тем я думаю, что могу позволить большее, могу позволить увести за собой. В глобальном смысле я давно ждал того, что уведет меня от проблем. От реальности — в ту самую спокойную белую комнату, о которой я мечтал. Ненадолго — пока не наступит конец. Никогда не думал, что кроме меня в ней будет кто-то еще. Кто-то голый. Кто-то оголенный. В промежутках между мыслями и теплым дыханием в губы я успеваю почувствовать падение. Своего рода полёт, только вниз. Я, до этого плывший на поверхности, проваливаюсь в толщу воды. Ну же. Я думаю, этой глубине я по зубам. Не думаю, что она по зубам мне.
Удивительно теплая вода; неудивительно, что воздух на исходе; занимательно, что в этот раз приходится делить его на двоих.
Что это? Любовь или искусство? Желание обмануться или желание быть обманутым; или желание увязнуть в иносказаниях и метафорах, ощущая всю остроту чувств? Задумываться нет времени; времени катастрофически мало, если я собираюсь его остановить. Его губы и руки скользят по остаткам здравого смысла, стирая с кожи их ненужные следы. О, нет-нет-нет, время стремится к нулю, и я не я, если переверну часы, давая новую жизнь песку. Всегда есть тот, кто сделает это за меня. Мне нравится останавливать себя — я могу сделать это губами, а он не сможет не подыграть мне. Потому что если мне вдруг, по какой-то причине, начнет казаться, что времени много, я решу, что на этой глубине можно дышать и захлебнусь раньше намеченного. Разочарование — блюдо холодное, это десерт, которому своё время и который нужно заслужить.
Иди сюда. Поцелуй меня в сердце, это так просто. Забери мой привкус, а вместе с ним — мою личность. Сегодня и все отмеренное нам время я отказываюсь принадлежать себе. Но ты, конечно, не узнаешь об этом раньше, чем я сам того пожелаю.