— Камеры? — недоумеваю я. — А, камеры. Даже не думай об этом. Завтра никто не вспомнит, что ты вообще там был.
Он поворачивает голову и хмурится, пока я говорю, но мои слова его, кажется, успокаивают.
— Боже мой, это было так глупо… — неверяще протягивает он.
— Серьёзно… Ты, хренов уличный боец, что вообще произошло? — Я обнимаю руль, утыкаясь в сгиб локтя.
— Ты здорово вымотался, да?
— Грег. Этот ублюдок к тебе приставал?
Он отворачивается и смотрит в окно.
Что ж, говорить придется мне.
— Слушай. Если ты думаешь, что виноват в этом или что дело в ориентации. Нет. Сколько раз я вытаскивал Стейси из передряг, только потому что какому-нибудь придурку нравилась её мордашка.
— Ты не понимаешь! — тихо восклицает он. — Со мной такого не было!
— А со мной — было. И, как сам видишь, я не ношу на лбу табличку «гей» или «жертва». Это просто случается, и всё.
Протягиваю руку и дотрагиваюсь до его волос, зарываясь в них пальцами. Он не реагирует, только закусывает губу. Кажется, это моя привычка.
— Вот что мы сделаем, — говорю я решительно.
— Что? — Он поворачивает голову и встречает мои губы.
Поцелуй с привкусом соли, алкоголя и адреналина. Похоже, азарт погони передается через слюну — иначе как объяснить что я, хладнокровный и совершенно спокойный, отдаваясь этой совсем не грубой ласке, чувствую, как ускоряется сердце. Я захватываю его губы, и я, долбаный контрол-фрик, забираю всю инициативу. Может, этим поцелуем я хочу сказать: даже не думай, что я потеряю бдительность. Даже не думай, что случится плохое.
Не случится ничего. В этом грёбаном мире с тобой, пока я здесь и уж тем более пока ты чувствуешь мой язык, ничего не произойдет.
Моя власть начинается прямо сейчас, с твоих губ. С нашей встречи, с того момента, как я перехватил взгляд темных глаз, ты попал в поле моего зрения, в поле моего вмешательства. Но сейчас… Я собираюсь навязать тебе всё, что ты захочешь забрать. Я заберу всё, что мешает сосредоточиться на важном.
Не смей отстраняться и открывать глаза. Этот поцелуй — выброшенный в опущенное стекло флаг. Черный, как твои глаза. Ничего снежно-белого, кроме этой, растворенной на языке, таблетки от бессонницы. Никто не сдается, просто кто-то выключил свет.
***
— Это был самый долгий поцелуй, который видела эта улица.
— Да брось. Разве это поцелуй? Это реанимация.
— О, — тянет он, — ты меня откачал. Я вернулся! Я готов!
— К че… Эй, куда ты? — Он накидывает куртку, выскакивает из машины и, остановившись у капота, отбивает барабанную дробь. Ближний свет бросает тень на лицо. Он похож на инопланетянина.
— Эй, чувак, отстань от моей тачки, — высунувшись в окно, кричу я. — Мой парень надерёт тебе зад.
Он улыбается и, пригрозив кулаком, подходит к водительской двери.
— Вылезай. Ну, давай.
— Как хочешь, но я предупредил.
— Да, и что же он сделает? — Наглая ухмылка.
Выбираюсь из салона.
— Не знаю. Может… затискает тебя до смерти?!
— Ай! Черт, щекотно!
Он принимается удирать. Я делаю вид, что собираюсь догнать, и ловлю его на том же самом месте.
— Попался.
— Кажется, да.
Мы стоим, обнявшись. Улица совершенно пустынна. Это обостряет чувства. Волна нежности зарождается внутри и вырастает крыльями, ударяя по плечам. А может, это вес его рук, и я — всего лишь романтический идиот.
— И зачем ты меня вытащил?
— Милая ночь.
— Милая ночь?
— После того, как мы поссорились сегодня — и не говори, что это не было ссорой. Самая настоящая ссора. Я подумал, что должен что-то изменить.
— Например?
— Показать то, чего ты не видел.
— Показать или дока… — Он закрывает мой рот ладонью.
— Посмотри. — Он смотрит наверх.
Я немного ошеломлен. Небо сплошь в молочно-белой россыпи звёзд.
— Звёзды? В Лондоне? Уверен, никто не давал такого разрешения.
Он смеётся.
— Видел подобное?
— Ну, обычно я смотрю сверху вниз, так что нет — не видел. То есть, технически видел. Они ведь существуют независимо от погоды.
— Независимо от погоды… — задумчиво протягивает он.
— Не знал, что ты интересуешься такими тонкими материями.
— Ты интересуешься.
— А, ну тогда всё в порядке, — улыбаюсь я. — А то я решил, что проморгал момент, когда тебя подменили инопланетяне.
Он отстраняется.
— Что ещё ты проморгал? — с улыбкой. — Как думаешь, он выдержит нас обоих? — Он подтягивается и садится на капот джипа.
— Моего самомнения ему не вынести. Нам понадобится домкрат.
— Обожаю работать руками, — говорит он, притягивая меня к себе.
— А я зарабатываю ртом. Ты знал? Иногда и руками, но больше ртом.
— Иди к черту, — шепчет он и, наклоняясь, целует.
За миг до того, как соприкасаются наши губы, в воздухе проносится мысль: «Ах ты гребаный везунчик». Гениальная фраза. Её автор не так безнадежна.
Избавляю его от куртки и промокшей потом футболки и прижимаюсь губами к холодному плечу. Не хочу испугать, вызвав ассоциации с произошедшим в туалете паба.
— Ты уверен, что…
— Заткнись, — выдыхает он.
Веду губами по коже и провожу языком по соску. Ещё раз. Слышу его тяжелое дыхание и буквально чувствую, как под руками вспыхивает жар. Мой язык устремляется вниз, к пупку. Он следит за моими действиями.
— Тшш… — шепчу, ощущая, как в панике сокращаются мышцы живота. Дотрагиваюсь до груди, прослеживая рельеф подушечками пальцев.
Осторожно расстегиваю ремень и кнопку на джинсах. Он запрокидывает голову, с шумом втягивая воздух.
Мы собираемся прыгать?
Оттягиваю резинку трусов и высвобождаю член.
Оу.
— Я должен это как-то прокомментировать? — спрашиваю не своим голосом. — Он обреченно стонет. — Ясно. Самое время заткнуться.
Прижимаюсь к нему, впитывая запах. Скольжу рукой вниз под мошонку и нежно массирую пальцами. Он выдыхает и кладет руку мне на плечо. Продолжая поглаживать, наклоняюсь и провожу языком по все длине затвердевшего члена, смачивая слюной. Его сжимающая плечо ладонь — лучший путеводитель: я исследую напряженный пенис, выискивая самые чувствительные места. Когда кончик языка несколько раз скользит по уздечке, он стискивает моё плечо — вот оно. Осторожно поглаживаю мошонку и еще раз провожу языком — от основания к концу, как если бы слизывал подтаявшее мороженное. Ловлю головку губами и делаю круг языком; ещё один, и ещё. Его пальцы вцепились крепко, это отвлекает от мыслей о собственном члене. Острый язык поглаживает уздечку; я двигаю головой так, чтобы головка скользила по языку и влажной изнанке щек. Могу представить, что сейчас он стискивает зубы и распахивает глаза в удивлении. Но мне нужно слышать; сегодня — да.
— Всем членам команды приготовиться ко взлету, — говорит он нелепым голосом. Его палец скользит по бедру, прочерчивает зигзаг и подбирается к члену. Влажные губы, дразня, касаются головки.
— Френс…
— Капитан Фрэнсис, лейтенант. Соблюдайте субординацию, если не хотите получить взыскание. — Язык кружит по крайней плоти. — Мы начинаем полет через пять… четыре… На счет три захватывает головку губами. Насчет два я перестаю соображать.
Скольжу рукой вверх, находя сосок; другая продолжает ласкать мошонку. Кончик языка, едва касаясь, быстро скользит по погруженной в рот головке, поигрывая и щекоча. Он прерывисто вздыхает и расслабляет пальцы. Я беру чуть глубже, обильно смачивая слюной. Захватываю губами и двигаю головой вверх, продолжая скользить языком и не выпуская головки до конца. Снова погружаю головку и, чуть надавливая губами, двигаюсь вверх, не давая члену выскользнуть изо рта. Рука, лаская подушечками пальцев, устремляется вниз живота, отдавая свое тепло. Он не выдерживает, и из груди вырывается низкий стон. Я знаю, что он на грани, потому что чувствую горьковатый вкус выступившего секрета. Едва ощутимо сжимаю член у основания, надавливая на канал и перекрывая доступ сперме.
— Боже, черт, просто дай мне кончить! Френс!.. — Он продолжает мучить, словно не слыша. Принимает член все глубже, ускоряя темп. Когда я чувствую, как головка касается горла, он сглатывает, вызывая животный вскрик.