«Просыпайся»…
«Просыпайся»…
…
Проходит время прежде, чем я понимаю, что шепот мне не снится. Распахиваю глаза.
«Просыпайся»…
Скидываю одеяло и вскакиваю с кровати. Тут же вздрагиваю.
— Ай! — Спросонья едва соображаю, чьи холодные пальцы вцепились мне в ногу.
— Попался.
— Господи, я чуть не тронулся. — Прикрываю веки и, сделав глубокий вдох, с шумом выдыхаю. — Что ты делаешь под кроватью?
— Сторожу твой сон, — говорит она, выбираясь. — Сам просил разбудить, помнишь?
Ни черта я не помню. Майк, Стейси, нам по восемнадцать, а это, кажется, наша квартира — вот и всё, на что способен мой мозг.
— Когда это? — Сажусь на кровать.
— Вчера, перед тем как напиться до потери пульса.
— Черт… — Сокрушенно сжимаю голову. — Спасибо, что напомнила, теперь я и сам ощущаю.
— Поосторожнее, Майки. Ты упоминаешь то Бога, то чёрта — один из них точно станет ревновать.
— О, уверен, они понимают. Зачем ты залезла под кровать, великовозрастная идиотка?
— Почему нет. — Она пожимает плечами. — Мне всё труднее тебя удивлять.
— Да уж, вижу.
Она выходит из комнаты и, вернувшись, бросает на кровать бутылку воды. Усаживается на письменный стол, наблюдая, как я тру глаза, пытаясь согнать сон.
Немного прихожу в себя; моргаю, стараюсь сфокусировать взгляд. Зевая, поворачиваюсь к Стейси…
…Комната погрузилась в полумрак. Из-за закрытой двери доносятся громкие глухие басы музыки и голоса. Желтый свет зажжённых повсюду свечей бросает тени на лицо подруги. Она гасит одну подушечками пальцев.
Итак, это не реальность. По крайней мере, не трезвое её воплощение. Браво, Майкрофт, хоть что-то. Признание проблемы — первый шаг к выздоровлению. Я перестал различать свои состояния.
У нас проблема.
— Что происходит? — спрашиваю, пытаясь перекричать музыку.
— Вечеринка, забыл?
Она сидит на том же месте, закинув ногу на ногу, и смотрит своим обычным скучающим взглядом.
— Так нормально? — Музыка и голоса уже не бьют по ушам.
— А по какому поводу вечеринка? — Я говорю тише, и разница режет слух.
Это та же комната несколько часов назад.
— Нет никакого повода. Ты хотел напиться, помнишь?
— Почему?
— Мы пьём, когда хотим забыть. Ты забыл.
— Я пьян?
— Ты охренительно пьян, Майки.
Я действительно пьян: меня ведет в сторону, хотя я сижу. Встряхиваю головой, надеясь согнать туман и хотя бы навести резкость. Приходится надавить на веки. Темные пятна перед глазами рассеиваются, и я вижу.
— О. Это… — Тру переносицу и пытаюсь сморгнуть видение. — У нас маскарад? Вечеринка с переодеванием? Вечеринка с раздеванием?
Я спокоен, спокоен, спокоен.
Отбрасываю вторую догадку: это не воспоминание.
Раздается скрежет бас-гитары, и музыку сменяет тишина.
Та-дам.
— Это жутко, ты знаешь? — спрашиваю я. — Идиотский розыгрыш, пусть я и пьян.
Почему я это говорю? Розыгрыши устраивают на самом деле. Что в этой комнате на самом деле? Даже это одеяло и бутылку воды для начала стоит доказать.
Картинка перед глазами раздваивается, дробится, идет калейдоскопом, вместе с тем как реальность делает кувырок и полный круг по орбите головы.
Обхватываю затылок. Невозможно.
— Это не розыгрыш, и ты не пьян, — наконец отвечает Стейс.
Внезапно всё вокруг становится четче, и голова проясняется. Я могу вычеркнуть третий пункт. Я не пьян.
Она проводит по спадающим волной волосам и отбрасывает назад, открывая взгляду темную дыру на месте левой груди.
Забываю вдохнуть.
— Что это? — Глупый вопрос. Глупый я.
— Большая, правда? — Она смотрит вниз и любовно поглаживает края раны. Затем снова поднимает голову и впивается взглядом. — У тебя куча вопросов, так?
— Откуда? — Сглатываю, с трудом.
— Она всегда была здесь.
— Нет.
Стейси склоняет голову и смотрит, как на глупого ребенка.
— Была. Прямо. Здесь.
— Так это сон? — Я тут же щипаю себя. Она смеется. Я не просыпаюсь, ничего не меняется. — Это мое воображение?
— О, Майк. Это всегда твое воображение. Всё вокруг, всё, что видишь, слышишь, чувствуешь. А тем более это.
Её ладонь скользит по груди вниз и останавливается на животе. Внезапно под пальцами расходится темное блестящее пятно: оно стекает вниз, ширится, покрывая кожу дюйм за дюймом, затягивая бедра и ноги в склизкую чешую. Ступни становятся плоскими, кожа на них — прозрачной; они срастаются, образуя испещрённый венами плавник. На руках и теле проступает зеленая сетка капилляров. В нос ударяет тухлый морской запах. Мои ладони давно сжаты в кулаки; к горлу подкатывает тошнота. В жизни не видел более мерзкой картины.
Я улыбаюсь — что ещё мне делать? Удивительно точная метаморфоза.
— Нравится? — Она взмахивает хвостом; тот со шлепком ударяется о ножку стола.
— Кто ты?
— Ты знаешь.
Внезапно её лицо блекнет; стираются черты, зрачки исчезают под закрытыми веками, те сливаются с бледной кожей. Ни ресниц, ни бровей, ни щек. Мертвенный овал лица и яркие сжатые губы.
У существа передо мной нет глаз, но я ощущаю пристальный взгляд.
— Кто ты такая?
— Стейси.
— Нет.
— Не нравится имя? Может, Ребекка?
— Мимо.
— Скарлетт? Нэтали? Сиенна?
— Брось эту игру. У тебя есть имя. Назови его.
— А… Антея.
Я застываю. Я слышал его, раньше, когда? Идиотизм: конечно в моей голове нет ничего нового.
— Девушка-загадка*? Еще одна уловка.
— Ты просил имя, но не спрашивал, что под ним. Уверена, ты знаешь ответ.
— Ты — это я.
— Бинго, — с неестественных, уродливых губ слетает одно единственное слово. Мозг посылает волну дрожи; меня бросает в холод, но лицо остается непроницаемым.
— Что ты охраняешь?
— Я не вижу, — говорит она.
Отвожу взгляд от лица. То, что было столом, оказывается огромным сундуком, обмотанным внушительной ржавой цепью. Она сидит сверху, постукивая хвостом по крышке, и каждый глухой удар отдаляет меня от разгадки.
— Ты не видишь, но знаешь и можешь сказать.
— Не так просто.
— Что в нём?
— Секрет.
— Дай мне подсказку.
— Что за секрет, если ты о нем знаешь?
— Это моя голова. Я уже о нём знаю.
— Тогда, возможно, ты знаешь об этом? — Она вытягивает руку и указывает на меня. Опускаю голову. В груди, слева, такая же дыра, как у неё.