— Это многое объясняет. Например, почему он уйдет.
— Кто?
— Грег.
Она замирает и говорит, что не помнит. Говорит, что не знает. Врёт и блефует. Уголки губ опускаются вниз. Она в курсе, что я в курсе, что она, несомненно, в курсе.
— Я не знаю, о ком ты.
— Внезапный пробел в твоей памяти подсказывает, что секрет связан с ним.
— Нет, если только ты сам этого не хочешь.
Я улавливаю шорох и прислушиваюсь. Там, в сундуке! Она ухмыляется, уперев руки в крышку, пока кто-то скребет изнутри. Склоняет голову, прислушиваясь; теперь и я слышу голос.
Он зовет меня по имени.
— Майкрофт. — К голосу добавляется молот кулаков. — Майкрофт, ну же!
Это Грег.
Я почти успеваю понять, когда в нос ударяет резкий химический запах.
Я теряю комнату, её; распахиваю глаза и первое, что вижу — перепуганное лицо Грега, совсем близко. Запах — нашатырь.
— Слава Богу… — Потрясенный, он опускается на кровать.
Прикрываю веки.
— Галлюцинация, — нахожу ответ.
Он поворачивает голову; зубы стиснуты так, что видно желваки. Он здорово зол.
— Я звоню в скорую, — предупреждает, прежде чем встать и пойти за телефоном.
Собираюсь возразить, но уже не могу раскрыть рта. Меня бьёт озноб; позвоночник плавится от подскочившей температуры. Если кто-то оторвет мои руки вместе с лопатками — скажу спасибо. На последнюю мысль уходит несколько долгих секунд. Я не выключаюсь, но держусь где-то на границе сна и яви. Голову зажали под прессом. Чувствую внезапный вес тяжелого одеяла и ледяное прикосновение ко лбу. По вискам стекают влажные капли.
Мерзко, но так легче.
Легче…
Мне…
……
…
Комментарий к Reveal
Не люблю делать сноски, а придется:
*Имеется в виду картина Пармиджанино “Антея”, которую так же называют девушкой-загадкой. “Загадочного обаяния полна так называемая “Антея” — портрет неизвестной юной женщины, скорее всего, куртизанки; взгляд молодой женщины, как это довольно часто бывает в портретах Пармиджанино, пристально, почти гипнотически направлен прямо на зрителя”.
========== Wicked Game ==========
Сигнализация включена, свет не горит, ключи у Грега. Дорогая, я дома!
Можно влезть в окно второго этажа.
Можно окончательно навалиться на косяк и долбить, пока соседи не вызовут полицию.
Что за мерзкая ночь…
А можно взломать замок двери собственного дома.
На этой весёлой ноте боль врезается в рёбра, и я едва не падаю. Дерьмо. Здесь даже мне возни минут на пять.
И совсем уж забавно — если сделать всё неверно, вылетит птичка, — вот, чего мне точно не нужно. Где эти чёртовы отмычки?..
Давай, Майки, шевелись.
Готово. Замираю, прислушиваясь. Четыре щелчка — жить буду.
Кто додумался до такого идиотского пароля? А, точно…
Блять. Как настоящий ниндзя спотыкаюсь о любовно брошенные кроссовки. Задержав дыхание, пережидаю нахлынувшую боль. Пальцы находят выключатель.
— Твою мать, Грег, я уж решил, что запнулся о твой труп! Какого хрена ты делаешь в темноте? — Трудно двигаться, не то что говорить.
Он медлит и, встав с табуретки, сминает окурок о край переполненной пепельницы.
— Я знал, что ты полный придурок, — говорит он. Спокойно, размеренно… зло, — но на этот раз ты превзошёл самого себя.
Я бы не стал подходить ближе. Любой нормальный человек не стал бы. Но так как мой статус полного придурка подтверждён самим Лестрейдом, задумываться не к лицу.
Минуя Грега, прохожу на кухню и, бросив сумку, нашариваю выключатель.
Слышу его тяжёлое дыхание за спиной.
— Тебя не было три дня, — эта спокойная констатация здорово лупит по нервам.
— Знаю. — Обернувшись: — Извини.
— Извини?! — голос срывается на крик. — Ты, чёрт возьми, сбежал из больницы, посреди бела дня, ничего не сказав! Извини?! Не хочу даже слышать твои грёбаные причины!..
Приходится перебить:
— Не сбежал, а ушёл.
— Ах ушёл? Ты испарился у меня из-под носа! Господи, — он опирается о стол, словно выбившись из сил, — какой же ты придурок… И я, — усмехается, — тот ещё идиот: ждал три дня, зная, что ты даже не сподобишься на объяснения.
Я открываю рот, чтобы сказать, но он вскидывает раскрытую ладонь.
— Забей.
— Куда ты?
— Ухожу, — озвучивая такую очевидную вещь, он всплёскивает руками и хватается за голову, удивляясь абсурдности происходящего.
— Не уходи, — говорю я, но не могу продолжить из-за резкой боли в рёбрах. — Чёрт, — тело наваливается на столешницу, но удаётся устоять. Он тут же подхватывает, помогая опуститься на пол.
— Какого чёрта стряслось? — сокрушается, ослабляя узел галстука и расстёгивая рубашку, чтобы увидеть огромный лиловый синяк на рёбрах. Блять. — Он дотрагивается пальцами.
— Шшш…
— Перелом, и, судя по всему, не один, — заключает Грег.
— Спасибо, доктор, теперь мне легче. Так вот, — продолжаю я, но сбившееся дыхание добавляет ненужных пауз, — не уходи. Лучше сделай чай.
Он вздыхает и ныряет под руку, дотягиваясь до дверцы морозилки.
— Приложи, — и оставляет меня на полу наедине с пакетом льда.
— Грег, — судя по тону голоса, жить мне осталось не больше суток.
— Что? — отзывается он уже из ванной.
— Хреновый из тебя врач.
— Я вернусь со шприцем, и ты пожалеешь.
Собираюсь засмеяться, но понимаю, что это не самая лучшая идея. И вообще: я не хочу укол, я хочу чай. С трудом поднимаюсь на ноги, но стою крепко и тянусь — чёрт… — к шкафчику с кружками.
— Господи, зачем ты встал?
Через мгновение я сижу за столом, привалившись к спинке стула.
Ещё через мгновения сжимаю в ладонях новую кружку с бэтменом.
Как же хочется смеяться, когда нельзя. Он пытается нащупать место для укола.
— Ты ведь никогда этого не делал? — интересуюсь, чтобы знать, к чему готовиться.
— Заткнись, — бурчит он. — Не делал, но видел сотню раз. — Всё.
— Может, теперь сядешь за стол? — Грег напоминает про повязку. — Подождёт.
Он выпрямляется и смотрит, сомневаясь, словно взвешивая за и против или просто осознавая нелепость момента. И всё же садится за стол.
— Итак, — говорю я, сделав глоток. — Ты не уходишь.
Бергамот? Я не чувствую запаха.
— Итак, я не ухожу, — соглашается он.
Молчу, обдумывая свои наблюдения, свыкаясь с собственным трёхдневным отсутствием. Чай стынет, и я, отстав от мыслей, перевожу взгляд на дурацкую кружку.
— Передай, что он рискует остаться без яиц.
Грег хмурится, недоумевая, причём тут кружка. Приходится объяснять. Конечно, лучше молчать, ожидая, пока не подействует новокаин, вот только его жалость — самое последнее средство от боли.
— Ты не увлекаешься комиксами. Она новая, а ты не стал бы тратиться на пятьдесят первую кружку, так что это подарок. Не от друзей, с которыми ты почти не общаешься, не от матери, кто слишком практична для такой ерунды, и не от Стейс, которая предпочтёт купить авторские права. Скорее всего, от кого-то с учёбы. До твоего дня рождения два месяца, мультики явно не твоё, но тот, кто её подарил, смел, даже опрометчив и импульсивен, и не побоялся, что будет высмеян. Скорее всего, он знает тебя достаточно, чтобы не опасаться отказа. Даже больше — восхищается тобой. Сентиментальный подарок, нескромный подкат.
Грег закусывает губу.
— С чего ты взял, что она не от девушки?
— От девушки? — вскидываю бровь. — У девушек своя икона в трико, и это не Бэтмен. Трудно представить более очевидный намёк… Если только… <…> Грег!
Он ржёт, чуть не пролив собственный чай.
— Боже, Майкрофт!.. Ты… невообразимый… — голос тонет в гоготе. — Я купил её тебе как раз перед тем, как ты удрал из больницы…
— …идиот, — продолжаю за него и захожусь смехом, но затыкаюсь от острой боли в груди.
— Подожди, я найду бинты, — подскакивает он.
***
— Как ты умудряешься? — спрашивает Грег, наматывая хрен знает какой оборот бинта. — Дышать-то можешь?