Кимбл с трудом поднялся на ноги и хотел последовать за ним, но тут услышал сзади слабый тревожный шепот:
— Он здесь… он еще в доме…
Он резко обернулся. С другой стороны кровати на полу в полосе света, идущего из кладовки, лежала Элен. На ней все еще было вечернее платье, веером разлетевшееся вокруг ног — черный материал резко контрастировал с мертвенно бледной кожей. Одной рукой она сжимала трубку, плотно прижав ее к губам, другой — держалась за голову.
Из трубки доносился взволнованный, наряженный голос:
— Я правильно вас понял? Человек, напавший на вас, все еще в доме?
— Он пытается убить меня, — сказала Элен шепотом, похожим на крик. Ее глаза казались стеклянными и смотрели в пустоту. Кимбл подошел к ней. Увидев его, она вздрогнула, и трубка выпала из ее слабеющей руки.
— Повторите, пожалуйста, — раздался громкий голос из трубки.
— Ричард… Он хочет убить меня…
Он опустился на колени около нее. Через его руки прошли тысячи экстренных случаев, когда вопрос стоял о жизни или смерти, и он никогда не терял самообладания, всегда оставался собранным и спокойным — только так можно было спасти жизнь пациента. Но это-то был не просто пациент! Это была Элен! И ему хотелось кричать и выть от такой несправедливости. И уничтожить того человека, который причинил ей боль! Он собрал свою волю в кулак — только ради нее! Но когда он прикоснулся к ней, руки его задрожали: ее тело было холодным, вялым и влажным.
— Голова… — простонала она, и тут он увидел сизое ожерелье синяков на ее шее. Он нежно погладил ее дрожащими пальцами, словно пытаясь унять боль.
— Держись, моя девочка, все будет хорошо, — сказал он своим профессиональным тоном заботливого врача и быстро осмотрел ее. Так, рана в бедре. Крови было не очень много, но пуля могла задеть бедренную артерию, поскольку губы у нее были серые и дыхание учащено. Она впадала в шок. Но почему? Он провел рукой по шелку платья — оно было сухое за исключением одного места величиной с теннисный мяч. Он зажал его рукой, чтобы остановить кровь, но внутреннее чутье и опыт подсказывали, что кровотечение было где-то еще.
— Голова…, — опять застонала Элен и попыталась схватить его другой рукой. Он отстранился инстинктивно, когда ее ногти царапнули его по щеке. Она впилась ногтями в его руку.
— Ричард, ты… держи меня.
Ее глаза закатились к потолку в каком-то невыразимом ужасе. Вторую руку она все еще прижимала к голове.
С внезапным ужасным предчувствием Кимбл понял, откуда шла кровь. Осторожно он отвел ее руку, которая прилипла к волосам из-за спекшейся крови.
Из-под этого месива из отверстия в черепе просвечивала блестящая беловато-серая ткань мозга…
Телефон на полу около Элен продолжал бубнить:
— Алло? Вы сказали, что его зовут Ричард? Вы можете говорить?
Кимбл скрючился под тяжестью слепящей, затмевающей разум боли. Он взял жену на руки и держал ее так в каком-то пароксизме, который он в последний раз испытал три года тому назад и надеялся никогда больше не ведать. И когда он услышал снизу звук взламываемой двери и крики полицейских, он никак не отреагировал. Он не мог реагировать, не мог сдвинуться с места. Да он и не хотел двигаться.
Грохот. Топот десятков ног по лестнице.
Кимбл качал Элен на руках.
Он не пошевелился, когда полицейские ворвались в спальню, направили на него оружие. Он перевел взгляд на них, только когда сержант приказал:
— Отойдите от нее!
Только тогда он поднял глаза, но все равно не увидел никого. Его взгляд блуждал поверх их голов, где-то за окном спальни, где вокруг уличного фонаря водила белый хоровод равнодушная метель.
И все-таки они заставили его отдать Элен и вывели в холл. Приказали оставить ее лежать на полу в одиночестве, в спальне. Отвели его на кухню, где он отмывал руки над раковиной, как автомат. Один из полицейских снял с него замазанный кровью смокинг, другой принес еще теплую куртку из сушилки.
Ему не дали оплакать ее. На это не было времени. Дом был забит полицией, и снаружи тоже полно полицейских машин, любопытных соседей и телерепортеров. Появились судебно-медицинские эксперты и начали снимать отпечатки пальцев, фотографировать все: Элен, синяки на ее шее, ее раны, спальню, его пистолет, который был спрятан в нижнем ящике комода. Камеры вспыхивали, пока свет не померк в глазах Кимбла.
Они задавали вопросы. Он отвечал. Они вывели его наружу, мимо всего этого балагана, на покрытую снегом улицу, усадили в патрульную машину и увезли в полицейский участок на 11-ой улице.
Там его провели в комнатушку с тремя стульями и столом. Вошли двое мужчин и представились как «инспектор Келли и инспектор Розетта». Он плохо запомнил Розетта, который в основном молчал во время допроса. Келли же, тучный и агрессивный — открыто выражал свою враждебность.
Большую часть допроса Кимбл просидел, закрыв лицо рукой, уставившись на грязный пол, но перед глазами у него была зияющая рана в голове Элен и белый непрекращающийся снег.
Вопросы шли потоком. Казалось, они никогда не кончатся. Он не помнил большинства из них, но некоторые засели в голове.
— Какое оружие у него было?
— Это был пистолет… 38-го калибра, по-моему…
Я видел его какое-то мгновение. Я выбил его из руки.
— А у вас есть оружие, доктор Кимбл?
— Да.
— Какое?
— Смит… 38-го калибра…
— У вас был с собой ключ, доктор Кимбл?
— Да, конечно…
— Ваша жена была хорошо упакована? Я имею в виду, она имела достаточно денег?
Он посмотрел на них с изумлением, которое затем переросло в возмущение. Он убрал руку от лица и нагнулся вперед на своем деревянном стуле, вглядываясь сперва в лицо Келли, на котором ничего нельзя было прочесть, затем в лицо Розетта.
— Что здесь происходит? Этот парень пытался ограбить нас!
Он поднялся в гневе и негодовании и направился к дверям. Но охранник загородил ему дорогу. Кимбл повернулся и посмотрел на Келли, который скривил губы в усмешке.
— Итак, доктор Кимбл, начнем с самого начала. Что вы ели на завтрак?
Они оставили его на ночь в одной рубашке от смокинга и черном галстуке-бабочке. Ему нужно было позвонить родственникам Элен, ее близким друзьям, чтобы сообщить о случившемся, выплакаться вместе с ними. Вместо этого ему позволили позвонить лишь его адвокату — Уолтеру Гутери — и поговорить с ним две минуты. Ему даже пришлось искать номер телефона Гутери в телефонной книге.
Гутери хотел было даже повесить трубку, поскольку время шло к рассвету и его голос был хриплым со сна.
— Кто это?
Кимбл попытался коротко изложить все, что произошло в этот вечер, но ничего связного у него не получилось.
— Черт побери!
— Уолтер, не клади трубку Это Ричард Кимбл!
— Ричард? — его зловещий тон сразу сменился сочувствием. — Ричард, у тебя жуткий голос. Что случилось?
Он задыхался, выдавливая из себя слова:
— Элен умерла… Она… ее убили…
— О, Боже! — прошептал Уолтер. Последовала долгая пауза.
Гутери не был таким уж близким другом семьи, чтобы его будили среди ночи только для того, чтобы сообщить эту ужасную новость, и он, видимо понял, что дело плохо.
Прошло несколько секунд, прежде чем Кимбл смог снова говорить. Он собрался с силами и выдохнул разом:
— Уолтер, они обвиняют меня.
В голосе Гутери зазвучала профессиональная озабоченность:
— Где ты находишься?
— В полицейском участке. Я не… Я не помню, в каком именно.
— На 1-ой улице, — подсказал стоявший рядом с. Кимблом полицейский.
Гутери услышал.
— Я сейчас там буду.
Его поместили в тюрьму округа Кук без права выхода под залог. Вместо смокинга ему дали тюремный комбинезон ярких неоновых цветов. У него забрали часы и обручальное кольцо и запечатали их в пластиковые пакетики.
Кимблу казалось, что внешние события лишь отражали его внутреннее состояние. Долгими бессонными ночами лежа на грубом сбившемся матрасе, на котором и отдохнуть-то было нельзя, он восстанавливал в памяти последние секунды жизни Элен, вспоминал схватку с одноруким убийцей, надеясь найти хоть какое-нибудь доказательство, которое смогло бы оправдать его. Когда ему наконец удавалось уснуть, он и во сне опять видел Элен, держал ее в своих объятиях и наблюдал, как она умирает, как медленно жизнь уходит из нее.