— Черт побери, Нина, я просто пошутил. Зачем обращать внимание?
— Меня это забавляет, а тебя нет.
— Довольно, — скомандовал Готтшалк с отсутствующим видом.
Сидя на уголке кровати, он уставился в экран телевизора, с головой погрузившись в размышления, затем, воодушевленно улыбаясь, позвал Рота.
Сценарист быстро вошел в комнату с блокнотом в одной руке и карандашом в другой.
Режиссер поднял руку, призывая к тишине.
— Запиши это в сценарий, — сказал он. — Это для сцены, где Маргариту насилует космический ученый. Техника больше не утешает ее. Религия только принесла несчастье. Она в отчаянии хватается за физическую любовь. Но ей мешает чувство вины. Даже дойдя до «экстаза, она видит телевизор в дальнем конце комнаты, и на пустом экране перед ее мысленным взором возникает ракета, готовая к пуску. Она даже слышит голос, отсчитывающий: «пять, четыре, три, два, один, пуск!» Да, в самый момент оргазма ракета взмывает в небо. Она снова опустошена. Ничто не приносит женщине удовлетворения. Напуганная навечно ужасным видением, которое постоянно преследует ее…
Когда режиссер кончил говорить, комната ожила, так как зажглись прожекторы и камера водворилась на свое место. Джордан загасил в пепельнице сигарету, Нина Мэбри снова легла на кровать и Бруно да Фэ с обезображенным лицом, застывшим в маске сосредоточенности, припал к глазку.
Некоторое время в комнате стояла полная тишина; затем оператор поднял голову и вопросительно посмотрел на Готтшалка, который все еще пялился в экран телевизора.
Медленно поворачиваясь, режиссер отсутствующе посмотрел вокруг. Затем его лицо приняло выражение монументального безразличия. Встряхнув головой, он утомленно пожал плечами.
— Достаточно, — сказал он. — Последний дубль годится. Отправляйте в проявку.
Кто-то кинулся к двери, и, уступая дорогу, Камерон столкнулся лицом к лицу со сборщиком налога, который поднял свои чешуекрылые очки на лоб, чтобы лучше его рассмотреть.
— Они больше не собираются это делать? — спросил он.
Камерон хотел ответить, но, испугавшись, что голос может его выдать, передумал и просто покачал головой.
— Черт возьми, — пробурчал сборщик налога. — Я думал, она будет делать это еще.
Камерон оставил его и, выйдя на балкон, притворился, что любуется морем; Потом он увидел Готтшалка, шагающего вдоль берега к отелю в сопровождении Рота, на ходу что-то быстро записывающего в блокнот. Может быть, они обсуждают этот воображаемый гейзер пузырей, которому, не предшествовал всплеск, но зато он сопровождался бесконечным бульканьем!.. И, отворачиваясь от балконных перил, он чуть не столкнулся с Ниной Мэбри, которая вышла из комнаты, переодетая во что-то яркое. В первый момент он просто остолбенел. Она слегка кивнула ему в знак приветствия.
— Прости, — сказал он. — Просто ты выглядишь… совсем иначе.
— Иначе, — повторила она, глядя на него в упор, приглаживая пальцами волосы, гладко зачесанные назад и схваченные широкой лентой. — Ты имеешь в виду, что теперь я одета?
— О, нет, — запротестовал он. — Я имею в виду, что ты без грима. И с зачесанными волосами.
Она засмеялась, подчеркивая его смущение:
— Тебе нравится?
У него перехватило дыхание.
— Мне нравится, — сказал он сипло, — потому что это подчеркивает структуру и красоту твоего лица.
— Какие ты делаешь милые комплименты! Хорошо бы в них была хоть доля правды.
Он слегка улыбнулся, а она обошла его сзади и встала к перилам. Он облокотился рядом с ней и почувствовал огромное облегчение оттого, что не смотрит на нее в упор, и сказал как бы в оправдание:
— Я не ожидал тебя встретить.
— Тем лучше, — ответила она, — значит, комплименты не были приготовлены заранее.
И вот, нащупывая ту плоскость, в которую она перевела беседу, и вдруг испугавшись показаться болтливым, он стал сбивчиво отказываться от предыдущих слов, чем вызвал ее смех.
— Так ты присутствовал при этом дубле? Что ты об этом думаешь?
— Я думаю, что ты великолепна, — ответил он. — Совершенна.
— И это все?
— Нет.
— Что-то еще?
— Да.
— Так скажи мне, — потребовала она. — Актриса всегда хочет знать непосредственную реакцию? Что ты- чувствуешь?
— Чувствую себя… обобранным, — он взглянул на нее, как будто впервые видел.
— Обобранным, — прошептала она. — Лучший комплимент из всех, который мужчина может сделать женщине…
Пораженный своей храбростью и ее ответом, он снова онемел, думая, что уже никогда не повторит подобного. Никогда… Эта мысль заглушала все остальные чувства. Солнце жарило невыносимо. Струйка пота затекла ему в глаз. Полуослепший, он стал вытирать его кулаком. Скажи что-нибудь, говорил он себе, скажи…
Тут, слава Богу, кто-то позвал ее снизу.
— Эй, Нина! Нина, смотри!
Это был Джордан, делавший упражнения на песке. Некоторое время актер поднимался и опускался довольно быстро. Потом его скорость замедлилась. Наконец, окончательно выдохнувшись, он повалился на песок локтями вверх, как хромой кузнечик.
— Двадцать! — простонал он. — Я буду делать десять в день. Нина, чего я не сделаю ради тебя!
— Ради меня? — сказала она со смехом. — Или ради собственного самоутверждения?
Джордан перекувырнулся и сел:
— Нина, дорогая, к концу недели у меня будут такие сильные локти, что я поражу тебя.
— Как убедительно, — ответила она. — Поразить своей тушей.
— Будь добрее, — прошептал Камерон. — Он просто старается оправдаться.
— А, так ты сочувствуешь ему! Может быть, в знак солидарности?
Камерон посмотрел вниз на Джордана, который поднялся на ноги и, задрав голову, загадочно ухмылялся. В этом смысле она права, думал он.
— Только не ему, — сказал он нежно, — а его затруднительному положению.
— Никакой разницы, — ответила она. — Мужчины все одинаковые. Отличаются только тела и лица.
— Говори громче, Нина, — позвал Джордан. — Я тебя не слышу.
— Я сказала, что тебе всегда удается меня развлечь всякими мальчишескими выходками. Очаровашка.
Актер засиял:
— Нина, пойдем пообедаем.
— Я должна оставаться доброй? — прошептала она.
— А что ты теряешь? — ответил Камерон.
— Обед вместе с тобой.
— Будь жестокой, — сказал он.
Она тихо засмеялась смехом победительницы и, перегнувшись через перила, нежно улыбнулась Джордану:
— Слишком поздно, дорогой. Я уже приглашена на обед сегодня.
— Им? — воскликнул актер, уставясь на Камерона.
— Им, — ответила она.
— Моим дублером, — сказал Джордан с гримасой, постепенно превратившейся в усмешку. — Моим собственным дублером.
Во всяком случае, он постарается не ударить в грязь лицом, решил Камерон.
— Я буду вести себя соответственно, — сообщил он вслух с шутливой торжественностью.
— Вот этого я и боюсь, — ответил Джордан. — Будь осторожна, Нина.
— Буду. Я отнесусь к нему, как будто он твое второе «я».
— Тогда не доверяй ему.
Ни на секунду.
Актер помахал им рукой и отвернулся. Камерон наблюдал, как он, стараясь выглядеть безразличным, повалился на песок. Телевизионный ковбой, подумал он, скрывается под маской добродушия и развязности.
— Итак, все мужчины одинаковы, — сказал он. — Дураки дублируют друг друга.
— Не преувеличивай, — ответила она. — Возможно, мужское братство не такое уж прочное* как я думала.
— Оно может быть хрупким, — заметил Камерон сухо. — Потому что солидарность бьется.
Она смерила его холодным оценивающим взглядом.
— В тебе затаилась безжалостность.
— Только чтобы защититься, — сказал он.
— Запомни, защищаясь, нельзя ни победить, ни потерять.
— Ты одобряешь постоянные связи?
— Лучшие связи всегда постоянные, — ответила она. — Противники, дерущиеся на дуэли для удовольствия.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ