Сборщик неуверенно улыбнулся, но улыбка вышла какой-то жалкой и подобострастной.
— Значит, ты считаешь, беспокоиться не о чем?
— Конечно, не о чем, успокойся, — ответил Камерон, глядя на свое отражение в очках сборщика налога.
Вдруг его охватило странное ощущение, как будто он все это время видел сам себя в бесконечной веренице зеркал. Его отражения то раздваивались, то снова сливались, он был то дезертиром, беглецом, то трюкачом, то зрителем, сторонним наблюдателем, то даже извращенцем, подсматривающим за эротическими сценами в замочную скважину. Двойная экспозиция… Черт побери, может, режиссер не такой уж и псих?
Сборщик дорожного налога напряженно смотрел на него.
— Успокойся, — повторил Камерон, — все будет шито-крыто. Не такие они идиоты. А я, считай, обо всем уже забыл.
— Ну, спасибо тебе, а то мне было как-то неуютно. Долг, знаешь, платежом красен. Меня о тебе уже спрашивали и заодно предупредили, что если ты снова появишься у моей будки…
— Это не исключено, — подтвердил Камерон и припомнил, как он принял этого типа за часового.
— Все ясно. Я о тебе ничего до сих пор не сказал.
— А если все же еще разок меня увидишь?
— Нет проблем, приятель, мне совсем не обязательно видеть тебя. Я собираю деньги с водителей, проезжающих мимо по магистрали. А ты можешь запросто пройти с другой стороны будки. Там сплошная стена без окон. Кинешь деньги в автомат, и он выдаст квитанцию.
С этими словами сборщик налога помахал ему и направился к выходу.
Часовой, подумал Камерон, открывая дверь в свою комнату. Как он мог так ошйбиться? Что он мог там сторожить, посреди дороги, да еще в будке, имеющей такой узкий обзор? Итак, прошмыгнуть мимо сборщика налога не составит труда, но сперва надо попасть на тот берег…
На первый взгляд, комната была такой, какой он ее покинул утром, вслед за чем начались его приключения на крыше и далее. Ну и трудный же выдался денек! Сколько препятствий он преодолел! И все для того, чтобы снова оказаться здесь, словно ничего не случилось. Камерон усмехнулся, он уже не знал, смеяться или плакать, и вообще на каком он свете.
Не раздеваясь, он во весь рост растянулся на кровати и тут заметил, что на ночном столике лежит какая-то книга в блестящем переплете. Он приподнялся на локте и взял ее. На обложке значилось:
Вот оно что, так Рот не сценарий приходил показывать, а подарить экземпляр книги, о которой никому больше не рассказал! Снова ошибка, снова неверный вывод, вяло подумал он.
На задней сторонке обложки красовалась фотография чисто выбритого и благообразного сценариста и его краткая биография, заканчивающаяся таким предложением: «В данное время автор работает в Голливуде, где пишет сценарии для остросюжетных фильмов».
Камерон раскрыл книгу и на титульном листе увидел четкую размашистую надпись: «Артуру Коулмэну, бесстрашному трюкачу, от друга. Дэлтон Рот». Посрамленный, тронутый до глубины души Камерон откинулся на подушки и принялся читать рассказ, давший название сборнику.
Это была история ставшего вдруг ненужным сценариста, принявшего решение свести счеты с жизнью, бросившись в бассейн уволившего его режиссера. Рассказ увлек Камерона, но дойдя до того места, где герой начинает тонуть, он все-таки задремал. Так они и погрузились вместе: сценарист — в голубую воду бассейна, а Камерон — в глубокий сон. Темнота нахлынула на них обоих, и, обнявшись, они дружно пошли ко дну.
Скорее вынырнуть, набрать в легкие воздух! Камерон дернулся и — проснулся. Еще не придя в себя, он уставился на включенную настольную лампу, потом перевел взгляд на Нину, сидящую на стуле рядом с кроватью.
— Который час?
— Пятый.
Пятый час… Камерон поднялся, подошел к раковине и подставил лицо под ледяную струю. Потом распахнул окно и глубоко вдохнул свежий воздух. Прожектора больше не освещали луна-парк, и чертово колесо замерло без движения. Скоро, совсем скоро настанет утро.
— Надо срочно придумать, как выбраться отсюда, — . сказал он, обернувшись к девушке.
— Тебе давно надо было исчезнуть, — ответила она.
— Без тебя? Ты. серьезно думаешь, что я способен бросить тебя тут?
— Нет. Я же пришла к тебе.
Камерон подошел к ней и легонько дотронулся до ее волос.
— Нина, я люблю тебя!
Запрокинув голову,' девушка взглянула ему в лицо.
— Утром, когда ты бросился спасать тонущего ребенка — пусть это была кукла, ты же не знал! — я тоже готова была тебя полюбить. Но ночью, на мосту…
— Я тогда был в отчаянии, — хрипловато произнес он, — не видел другого выхода!
Ее глаза наполнились следами.
— Трррнись, пока не рассвело, иначе будет поздно. Утром…
— Утром мне придется отработать этот трюк, а ты опять превратишься в Маргарет.
— Опять? О нет, это навсегда, — теперь она уже плакала всерьез.
— Нина, послушай меня. Я понимаю, почему ты отождествляешь себя с Маргарет. Тебя преследует чувство вины.
Она опустила голову.
— Ты была в него влюблена, а потом, после убийства, у тебя случился нервный срыв, так?
Нина порывисто закрыла лицо ладонями.
— Но в чем ты виновата? Почему винишь себя? Потому, что была в него влюблена?
Девушка отрицательно помотала головой.
— Тогда почему? Расскажи, тогда легче будет найти выход.
Она оторвала руки от лица и доверчиво посмотрела на него.
— Когда все произошло, он был на полпути ко мне, а телохранителя, как всегда в таких случаях, отпустил.
— Из-за тебя?
— Хотел оградить меня от сплетен.
— Это одно и то же.
— Конечно.
— И поэтому ты себя винишь?
Она пожала плечами.
— Просто я, как и Маргарет, боюсь жить…
Маргарет боится жить, беглец боится умереть, подумалось Камерону. Хорошая подобралась парочка! У него появилось ощущение, что с того времени, как они стояли на молу, они только и делают, что ходят по замкнутому кругу.
— Нина, время уходит!
— Оставь меня, иди один, пока у тебя еще есть шанс.
Он молча взял ее за плечи и поднял со стула. Канада… Перед глазами четко встал предстоящий путь; вот они выбираются из города, перебираются на другой берег, вот подбираются сзади к будке сборщика дорожного налога, автомат, щелкнув, выдает квитанцию — их пропуск на волю, на свободу, в светлое будущее… В следующую секунду он понял всю Иллюзорность своих надежд. Трюкач, строящий воздушные замки, хватающийся за соломинку.
«Твой шанс», сказала Нина, «наш шанс», говорит он, «последний шанс», настаивает Готтшалк. Что это значит? Последний шанс на спасение или на надежду, что это спасение возможно? Насколько же оба они погрузились в мир режиссера! Они — плод его воображения…
Камерон нежно поцеловал девушку, такую маленькую и беззащитную в его руках. Как же тяжело ей было все это время нести свою ношу, подумал он. Теперь он — ее защита. Тщетность всего, кроме высокой любви, вспомнились вдруг ее слова. Таким, оказывается, был его первоначальный замысел. Теперь режиссер передумал, ну и пусть. Пусть себе составляет новый сценарий… Стоп! Новый сценарий… вот именно, новый, и напишет его он сам! А что, почему бы нет? Ведь и Готтшалк считает, что все возможно… Да, это выход!
— Помнишь, я тебе говорил, что в наших силах устроить этой истории счастливый конец?
— Да, — прошептала Нина, — мы собирались бежать в Канаду.
— Так вот, еще не все потеряно.
— А полиция?
— А что полиция? Они встретят нас с ружьями наперевес…
Она удивленно вскинула на него ресницы.
— …заряженными холостыми патронами.
— Я не понимаю.
— Трюк, — Камерон засмеялся. — Понимаешь, мы сделаем его вместе. Дошло?
Она в замешательстве показала головой.
— Мы последуем примеру нашего дорогого режиссера, — терпеливо пояснил он, — внесем в сценарий свои ремарки и несколько изменим ход действия. В нашу пользу. Короче, проделаем первую часть трюка.