— Спасибо, не надо, — проговорил он секунду спустя, утирая слезящиеся глаза. — Не разговаривайте со мной, пожалуйста, у меня еще не кончился рабочий день.
— Я не профессионал, — плакала потом Сузана, сидя на кухне у полицейского инспектора и куря сигарету за сигаретой. Полицейский инспектор принес ей огромный рулон бумажных полотенец, и Сузана время от времени отрывала себе полотенце и громко в него сморкалась, не переставая плакать. — Я не настоящий манекен!
У Сузаны был толстенький блокнот в кожаной обложке, куда она записывала правила поведения настоящего манекена.
— Правило номер восемь, — читала она гнусавым от слез голосом. — Настоящий манекен никогда не забывает, что он манекен, и не ведет себя не как манекен. Скобка открывается. Не двигается, не разговаривает, не почесывается, не чихает и так далее. Скобка закрывается.
— У тебя был форс-мажор, — говорил Витор Обадия. — В такой ситуации даже пластиковые манекены чихают. Сделать тебе чаю с лимоном?
Кузина Мафалда позвонила полицейскому инспектору Витору Обадии на работу.
— Приехал бы ты домой, инспектор, — сказала она. Голос у нее был странный. Если бы это была не кузина, а чужая женщина, Витор Обадия решил бы, что голос у нее растерянный.
— Зачем? — недовольно спросил инспектор. — Я очень занят сейчас. — Была его очередь заказывать пиццу, а он никак не мог выбрать четвертый ингредиент.
— Твоя кукольная девица свихнулась, — прошептала кузина Мафалда. Шепот у нее был такой громкий, что инспектор поморщился и отвел трубку от уха. — Приезжай немедленно, я ее боюсь.
— Сколько я себя помню, — говорила Сузана, — я всегда хотела быть манекеном. Я тренировалась где только могла. Вставала на подоконник и стояла в окне, как в витрине. Один раз встала в школьном вестибюле. У нас там была выставка школьной формы, стояли манекены пластмассовые, очень скверного качества. Они не улыбались, и у половины не было рук. Я раздела самый плохой манекен и оделась в его форму. И встала посерединке. Знаешь, когда я поняла, что я на верном пути? Знаешь?
Задремавший было полицейский инспектор вздрагивал и просыпался.
— Нет-нет. — Он часто моргал и пытался принять несонный вид. — Не знаю. Даже не догадываюсь.
— Когда мне нарисовали усы! — Сузана торжествующе смотрела на инспектора. — Представляешь? Там стояло десять манекенов, и только мне нарисовали усы! Фломастером!
— Что?! — проревел инспектор, врываясь в квартиру. — Что стряслось?
Кузина Мафалда кивком указала куда-то в угол темной прихожей.
— Смотри сам, — мрачно сказала она. — Все утро так стоит, завтракать не стала, обедать тоже не идет. В туалет ни разу не ходила.
Полицейский инспектор Витор Обадия посмотрел туда, куда показывала кузина. Тщательно одетая и причесанная Сузана стояла у стены, подняв вверх руки. На ее губах играла безразличная улыбка.
— Сузана! — позвал инспектор. — Сузана, у тебя все в порядке? Ты что, решила побыть манекеном?
Сузана моргнула и еле заметно покачала головой.
— Я вешалка, — сказала она, еле двигая губами. — Я не манекен, я вешалка. Давай вешай на меня куртку. Вешай-вешай, не бойся.
Полицейский инспектор Витор Обадия вернулся из командировки. В коридоре стояла новехонькая вешалка черного дерева — с отделением для зонтиков и полочкой для шляп.
— А где Сузана? — удивился инспектор.
— Сломалась, — сказала кузина Мафалда, забирая у инспектора фуражку и кладя ее на полочку. — Я вытирала с нее пыль, а у нее рука раз — отвалилась. Я пыталась обратно привинтить, но там нарезка, видимо, сорвана уже.
— И? — спросил инспектор.
— Ну и вот. — Кузина пожала плечами. — Отдала ее старьевщику. А потом пошла и купила эту прелесть. — Кузина Мафалда нежно погладила новую вешалку по полочке.
— Старьевщику?! — Инспектор с ужасом посмотрел на кузину. Ноги его не держали, он сполз по стене на пол и сел, привалившись спиной к двери.
— Инспектор! — строго сказала кузина Мафалда. — Зачем ты уселся на пол, я там не подметала! И почему ты лучше не спросишь у меня, где я взяла деньги?
— Где ты взяла деньги? — послушно спросил инспектор. Ему было все равно.
— Выиграла! — крикнула кузина и восторженно чмокнула полицейского инспектора в макушку. — Представляешь? В первый раз выиграла! А ты, между прочим, мог бы и спасибо сказать. Себе я еще ничего не купила, а тебе пожалуйста — вешалку.
Антония любила спать. На переменах, когда другие девочки играли в школьном дворе в резиночку и в макаку, а мальчики бегали наперегонки, дрались и галдели, как стая голодных чаек, Антония даже не выходила из класса. Стоило учительнице Розариу сказать: «А теперь можете отдохнуть», как Антония глубоко вздыхала, приваливалась к стене, у которой сидела (к концу первого класса там появилось небольшое углубление в форме Антонии), и засыпала до следующего урока. Снился ей всегда один и тот же сон: она лежит навзничь в зеленой-зеленой траве — такой травы не бывает на Сан-Николау [1], трава здесь рождается мертвой и живет мертвой до самой смерти — и смотрит, как по синему небу медленно ползет золотистое облако. Горячий воздух пахнет медом и слегка дрожит, и Антонии кажется, будто она растворяется, уже растворилась в этой тягучей сладости.
Пошатываясь от усталости, полицейский инспектор Витор Обадия зашел в туалет, открыл холодную воду и попытался сунуть голову под кран. Расстояние между краном и умывальником оказалось слишком маленьким, и голова не поместилась, поэтому полицейский инспектор с сожалением выпрямился, сложил ладони ковшиком, набрал воды и плеснул себе в лицо. В последнее время Витор Обадия стал очень плохо засыпать по ночам, а на работе с трудом боролся со сном, не помогал ни кофе, ни тошнотворные травяные чаи («Что ты кривишься?! — сердилась кузина Мафалда. — Это трава святого Ионна!»). Полицейский инспектор высморкался, еще раз умыл лицо, закрыл кран и огляделся в поисках полотенца. Полотенца на обычном месте не было. «Вот черт», — пробормотал инспектор и с силой встряхнул мокрыми руками. Туалетное зеркало, и без того не особенно чистое, покрылось мелкими брызгами. Растопырив руки и вытянув шею, чтобы не капнуть на новую белую рубашку, инспектор прошелся по туалету, открывая ногой кабинки. Безрезультатно. Нигде не было ни клочка бумаги. «Вот черт!» — громко повторил полицейский инспектор и зло пнул стену. Он был человеком спокойным и даже флегматичным, но когда по лицу и рукам течет вода и нечем вытереться, это кого угодно разозлит.
— Антония хорошая девочка, — говорила учительница Розариу в конце семестра. — Послушная. Только почему она все время спит? Она не высыпается дома? — Дядюшка Онезиму холодно смотрел куда-то за спину учительнице и молчал. Он, конечно, согласился пойти в школу, но разговаривать с женщиной, к тому же неместной, это было уже слишком. Тетушка Луриана крутила в руках белую косынку и не поднимала глаз от пола. — У меня есть знакомый врач в Рибейре Браве [2]. — Учительница Розариу совсем недавно начала работать и еще была полна энтузиазма. — Может быть, показать Антонию ему?
— Вези ее теперь в Рибейру Браву, — бубнил дядюшка Онезиму по дороге домой. — И врачу еще плати. Если каждая городская девчонка будет мне указывать, что делать с моей дочерью…
Тетушка Луриана тяжело вздыхала. Она очень расстраивалась из-за Антонии, но не доверяла врачам. В прошлом году муж соседки, нё [3]Зезе, послушался чьего-то дурного совета и пошел к врачам из-за несильного кашля. Врачи заперли его в больнице, и больше никто не видел нё Зезе живым. К тому же тетушке Луриане не нравилась учительница Розариу. Она считала, что женщина, которая носит брюки, стрижет волосы и красит ногти в неестественные цвета, подает детям плохой пример.
Полицейский инспектор Витор Обадия вышел из туалета и остановился, изумленный. На полу в коридоре, привалившись к стене, сидела маленькая мулатка в синей косынке и рабочем халате с большими карманами. Рядом с ней стояла пластиковая корзина на колесиках. Корзина была забита рулонами туалетной бумаги и бумажных полотенец. «Уборщица, — подумал Витор Обадия. — Что это она на полу сидит? Плохо ей, что ли?» Он подошел к уборщице и потряс ее за плечо. Уборщица что-то пробормотала и смахнула его руку, как будто бы это была муха. «С ума сойти, — подумал Витор Обадия. — Она что, просто спит?!»
3