Фамилия у Тимофея была нежная и растительная — Тюльпан.
Вряд ли именно это повлияло на его дальнейшую жизнь. Скорее тут была виновна его природа: у него было рыхлое тяжелое тело, похожее на ком сырой муки, невнятного цвета волосы и маленькие глаза за стеклами очков. Тимофей жил осторожно, как улитка без панциря.
Он опасался людей. Женщинам он не доверял — красивым, легкомысленным, опасным, не замечавшим Тимофея. Мужчины презирали Тимофея и имели успех у женщин, но сами были достойны презрения. Встречаясь, мужчины и женщины производили детей. Неприятны были и дети — крикливые, живущие недалеко от смерти, портящие вещи и бесстыдно испражняющиеся.
Только природа была созвучна Тимофею. Деревья в лесу были теплыми и шершавыми на ощупь. Тимофей находил в природе утешение и пример: дерево весь век стояло на одном месте, не обращало внимания на погоду и нападки ветра, укоренялось. Тимофею казалось, что Бог, если Он есть, должен быть похож на дерево — спокойный, сильный, открывающий надежные объятия.
Тимофей увлекся ботаникой. Он мог часами гулять по лесу в одиночестве, трогать пальцами раны, нанесенные деревьям дятлами, рвать полезные травы. Собранное он аккуратно засушивал и подклеивал в альбом.
Любимым чтением Тимофея были справочники растений. Книги тоже были частью природы, страницы их были сделаны из дерева и источены жучками букв.
Когда Тимофей вырос и окреп как дерево, он отправился в город. Терпеливо отбыв положенное время в институте, он затем из лености остался работать там же. Но девушкам по-прежнему не нравился Тимофей — угрюмый, толстый и плоскостопный.
Со временем Тимофей увлекся растениями, наносящими увечья. Из справочника редких цветов и растений Тимофей узнал, что в Австралии растет дерево лепортея, дальний родственник крапивы. Достаточно укола шипа лепортеи, чтобы на руке образовалась страшная, не заживающая язва. В Южной Америке существовало дерево молодоженов, пожевав листья которого человек на целый день немел. Слово «цикута» звенело в ушах, вкус ее наверняка был горек. Тимофей довольствовался цикорием.
Художественную литературу Тимофей читал ради описания пейзажей. Буйная природа стран, где Тимофей никогда не был, провоцировала людей на безумие, сгущала их кровь, волновала обоняние резкими запахами, проникала под кожу редкими паразитами. Под далеким солнцем расцветали большие цветы, самые красивые из них были ядовиты и дурно пахли. Растения сводили людей с ума, навевали кошмары и галлюцинации.
Из этих чтений Тимофей вывел свои представления о добре и зле: их не было. Жестокость и насилие казались Тимофею естественными, как сама природа. Природа не могла быть плохой или хорошей.
Местность, описанная в книгах, не была похожа на знакомую Тимофею. За окном часто стояла зима. Погода призывала к смирению, наказывала снегом в лицо. Черные бархатные ночи, большие душные цветы, жесткое солнце, душные джунгли манили Тимофея, говорили ему о страсти, о другой, интересной жизни.
Тимофей мечтал поездить по миру, и познать, и потрогать, и вкусить все растительное многообразие. Пока же раз в неделю он покупал себе новый, неиспробованный фрукт в супермаркете: шерстяные кокосовые орехи, авокадо, папайю. Но возможности супермаркета были ограничены. Никто никогда не мог привезти в эту холодную страну загадочный плод дуриан с отвратительным запахом, настолько скверным, что человек, понюхавший его, испытывал тошноту. Есть дуриан нужно было зажав нос, но зато, как писали в книге, раз отведавший его более не находил себе места, желая еще и еще вкушать мякоть дуриана, сходную, как писали в книге, по вкусу с амброзией.
Работа казалась Тимофею выморочным занятием, зрелые годы он словно не жил, а совершал механическую повинность, находясь в том подобии сна, в который погружаются деревья зимой. Он приобрел дачный участок и начал возделывать свой сад. Коллег он избегал, обязанности исполнял от и до, но не более того, и все свободное время посвящал поездкам на дачу, возне с удобрениями, подрезке и окучиванию. Он едва дождался пенсии: теперь-то он наконец мог быть счастлив.
К этому времени сад его весной цвел пышным цветом, а по осени давал обильные плоды. Тимофей окружил себя всем необходимым: сперва под елью распускались три кустика ландышей, затем небо отражалось в незабудках, цвели шиповник и сирень, остро пахла рассада помидоров, краснели конусы малины, таращились выпуклые глаза шиповника, зеленые и карие.
Участок справа пустовал. Никто не приезжал в исправный, крепкий, но заколоченный и заросший крапивой и лопухом дом. Но однажды ржавая калитка была отперта, лязгнули засовы, распахнулись окна. Вечером того же дня пожилая и растрепанная женщина стояла навалившись грудью на забор и наблюдала, как Тимофей пропалывает грядки.
— Да у вас из земли все так и прет! — сказала она, вернее, вскрикнула: просто говорить она не умела. — Загляденье!
Тимофей недовольно взглянул на ту, которая отрывала его от работы так бесцеремонно.
— Я Роза! — прокричала она и вдруг покраснела.
Помимо пунцовости и некоторой вульгарности облика, присущей не садовым, но оранжерейным розам, она больше ничем не напоминала цветок, по имени которого была названа. Вся она состояла из незрелых тыкв. Щеки ее были яблоками «слава победителю» с красными прожилками, губы синели, как необмятая руками слива с патиной, глаза были блестящими черносливинами. Голос у нее был как у голодной чайки.
Тимофей нехотя узнал, что Роза приехала поселиться здесь навсегда, потому что проблемы со здоровьем, слабое сердце, врачи велели быть на свежем воздухе, она женщина городская и боится, что здесь ей будет скучно, родственников у нее нет, ей делали три предложения руки и сердца, но замуж она так и не вышла, о чем не жалеет, вот только стакан воды, а вообще она рада, что у нее такой симпатичный, сразу видно, симпатичный сосед, культурный человек, тихий, воспитанный и вежливый, и как это удивительно, что мужчина вскапывает грядки. Роза была общительной, ее было очень много, но она сразу взялась нахваливать сад Тимофея, и, слушая ее восторги, Тимофей теплел и уже посматривал на Розу снисходительно. Кончилось тем, что он угостил ее ягодами.
Так у Тимофея впервые в жизни появился друг.
Роза действительно оказалась негодной для загородной жизни. Она жаловалась на сырость, скучала в дождь, боялась грозы. По ночам она пугалась шорохов, боялась идти в темноте до уборной, шарахалась пауков и ос, опасалась, что мыши принесут в дом заразу, а более всего Роза боялась болезни и смерти и часто плакала. Она сама так и сказала ему:
— Больше всего на свете я боюсь превратиться в растение.
Тимофей задумался. Слово «растение» несло для него только положительный смысл.
Роза не любила природу, считая ее чем-то досадным: не было спасения от комаров, тоскливо поющих ночами; погожим денечком стоило, разомлев, сесть на траву, как тут же по потной шее и ногам начинали ползать мелкие существа, многие к тому же больно кусались. Жирно вились мухи, если их согнать, упрямо садились на то же место; в откушенном яблоке или сливе обнаруживался червяк. Червивыми были все грибы. Все вокруг махало усиками, шевелило лапками, жужжало и упрямо ползло к Розе, заставляя ее содрогаться от гадливости. Кошка, поедающая воробья, способна была вогнать Розу в истерику.
Единственной отрадой Розы были приемник и телевизор. Каждый день Роза ходила по участкам, чтобы с самого утра завести беседу с соседями о соседях и закончить ее только к вечеру.
Роза охотно общалась с Тимофеем, интересуясь им, как никто никогда им не интересовался, выспрашивала мельчайшие подробности о его самочувствии, о росте огурцов и марках удобрений. Правда, она совсем не умела выслушивать его ответы, перебивала и говорила сама, перескакивая с темы на тему, как птичка с ветки на ветку. И все-таки Тимофей был благодарен: Роза общалась с ним обыденно. Она не замечала чужеродности Тимофея, игнорировала или просто не чувствовала ту межвидовую разницу, которая обычно сразу настораживала других людей. Порой ему казалось, что как он не замечает недостатков Розы и готов с ними мириться, так и Роза принимает его целиком и сознательно, делая над собой усилие. И он становился еще более благодарен.