Для того, чтобы добраться до туристической палубы, писателю предстояло совершить целое путешествие.
Прежде всего – пересечь трюм, обширный, пустой и гулкий.
Уже вскоре после переселения в каюту суперкарго Истомин обнаружил, что трюм обладал интересным свойством: незагруженное помещение оказалось прекрасным резонатором. Какие-то особенности корабельной архитектуры привели к тому, что звуки, рождавшиеся даже в очень отдаленных – на сотни метров – корпусах и палубах корабля, здесь – и только здесь, в трюме, были прекрасно слышны, четко, хотя и не очень громко. То, что говорилось в каютах, разумеется, сюда не доносилось: звукоизоляция жилых помещений оказалась весьма надежной. Но уже сказанное в салоне первого класса можно было тут услышать, и в туристическом салоне – тоже, хотя и чуть похуже: первый класс располагался ближе к грузовому корпусу.
Поэтому в трюме Истомин на миг остановился, прислушиваясь. Услышь он что-нибудь – легче было бы понять, какая версия более правдоподобна. Иными словами – куда направиться раньше? Энергодвигательный корпус, где находилось большинство систем и где по-прежнему обитал их хозяин – инженер Рудик, и туристический класс, населенный вот уже два года молодыми (этим завершилась тогда их борьба за независимость, неизбежное в свободном обществе противостояние поколений) – оба наиболее вероятных источника опасности находились в противоположных, считая от грузового корпуса, направлениях. Безусловно, о странной вибрации следовало сообщить инженеру. Ну а что касается необычного, приснившегося ему сюжета – там ведь неизвестные нападали на туристический модуль, на обиталище детей. И, наверное, нужно было – хотя бы для перестраховки – убедиться, что там, у молодых, все в порядке. Или же – не в порядке.
Он выжидал минуты две. Ничего интересного, однако, не уловил. Один только звук донесся до него за это время: что-то, напоминавшее то ли глубокий, печальный вздох, то ли морскую волну, набежавшую на песчаный пляж и отхлынувшую, тихо шурша. Но уж чего-чего, а моря в пределах досягаемости не было.
Писатель думал недолго. Механизмы не умеют вздыхать. К тому же, с ними находился Рудик. Больше ему деваться просто некуда. Может, он, конечно, спал; но и во сне должен был ощутить вибрацию и проснуться. Он давно уже сросся с механизмами – если не телом, то уж духом во всяком случае. Так представлялось Истомину. И зайти туда если и следовало, то разве что для очистки совести. А значит, визит в энергодвигательный корпус можно отложить на потом.
Но вот рядом с молодыми никого не было. Из разумных людей. Способных вовремя остановить, предупредить, растолковать, усовестить, предотвратить… А ведь он был, как-никак, их другом. Во всяком случае, он единственный не считал, что они не доросли до полноправия в этом мире.
Нет, в первую очередь идти следовало, конечно же, к ним.
Глава 5
Хроника: годы бытия с первого по шестнадцатый
Дети оказались на туристической палубе в результате разрешения сложных государственных проблем.
Вообще-то государство образовалось на «Ките» вскоре после того, как было заложено основание будущей планеты и одновременно родилась Орлана.
Еще до этих событий всем стало ясно, что «Кит», лишенный возможности передвигаться по воле заключенных в нем людей, перестал быть кораблем и превратился в пусть крохотное, но независимое небесное тело, населенное людьми.
То есть налицо имелось человеческое общество. Общество отличается от толпы тем, что оно каким-то образом сознательно организовано. И когда выяснилось, что в обозримом будущем никаких перемен в их положении не будет, люди решили, что самое время им установить определенный порядок. Иными словами – создать власть и законы.
Собственно, создавать законы им не пришлось: у администратора Карского имелась, как и следовало ожидать, запись текстов не только общих законов Федерации, но и кодексы наиболее значительных миров, входивших в нее. Так что оставалось лишь воспользоваться тем, что было в свое время сочинено множеством законодателей. Для официального утверждения такого порядка следовало сделать немногое: объявить, что «Кит» является членом Федерации, невзирая на отдаленность от ее миров и невозможность принимать активное участие в ее деятельности. Такое решение было принято и объявлено – самим себе, потому что больше объявлять было некому. Все население «Кита» с того мгновения получало статус Народного Собрания и являлось высшим органом власти.
Следующим шагом в создании государства была организация власти исполнительной, судебной и прочей. Это тоже было сделано, хотя и не без некоторых споров.
Дело в том, что на «Ките» имелся, как известно, профессиональный и высокоподготовленный руководитель – все тот же администратор Карский. И у некоторых членов Народного Собрания возникло мнение: избрать его пожизненным Главой государства.
Мнение, однако же, не было единогласным. Против него возражали Нарев и почти целиком женское население корабля. Прекрасная часть общества почему-то симпатизировала путешественнику и авантюристу куда больше, чем государственному деятелю. Члены корабельного экипажа в тот раз дружно воздержались, как бы давая понять, что в пассажирские дела вмешиваться не станут. Так что пристрастия уравновесились: четверо против четырех. Вот почему ни один из наиболее вероятных претендентов не смог прийти к власти.
Карский после этого заявил, что, по его мнению, о пожизненном избрании вообще не может быть и речи. Он объяснил свою позицию тем, что пожизненное избрание, по сути дела, означает установление монархии, он же, как и большинство остальных, воспитан в республиканских принципах. Он предложил и в этом отношении следовать Федеральной Конституции, иными словами – избирать Главу на один год. Кроме того, по мнению администратора, учреждаемый пост лучше назвать так: Верховный Судья-исполнитель. То есть глава и исполнительной, и судебной власти.
Нарев, как и ожидалось, стал возражать – уже по одному тому, что его мнение всегда оказывалось противоположным любому предложению администратора. Он подхватил сказанное Карским относительно монархии и вывернул мысль наизнанку: по его мнению, монархия всегда являлась наиболее устойчивой формой существования общества – в частности, потому, что любая попытка захвата власти в условиях наследственной монархии становилась вне закона. А уж если избирать – то не на год, а хотя бы на четыре, с правом занимать этот пост не более двух сроков подряд; в дальнейшем человек мог вновь избираться Главой «Кита» не раньше, чем через два срока.
Компромиссное решение нашел Истомин. Он предложил не делать власть ни пожизненной, ни наследственной, но в то же время и не ограничивать ее каким-либо определенным сроком, а менять или не менять Главу государства в зависимости от мнения Народного Собрания, то есть – от того, насколько люди будут или не будут удовлетворены его правлением. Такой выход никого не устраивал до конца, но ничего лучшего не придумалось.
Так и решили. Первым Судьей предложили быть капитану Устюгу. Он, однако, отказался все по той же причине: капитан все еще продолжал считать «Кита» полноценным кораблем, а себя и остальных членов экипажа – как бы стоящими над всеми пассажирскими затеями. Так, во всяком случае, он объяснил urbi et orbi[1]. Возможно, однако, что подлинная причина была несколько иной. Капитан – как ни стыдно ему было перед самим собой – чем дальше, тем больше верил, что беда, постигшая корабль, а следовательно, прежде всего его самого, была вызвана не стечением неблагоприятных, пусть и не известных никому, природных обстоятельств и закономерностей, но волей каких-то высших сил – тех самых, в которые он прежде ни на грош не верил. Теперь же, хочешь не хочешь, приходилось. Потому что в свой-то капитанский опыт он верил, а опыт этот недвусмысленно заявлял, что по естественным причинам ничего подобного произойти не могло; значит – произошло по сверхъестественным. Возможно, то было наказанием за какие-то не такие деяния. Чьи? Этого капитан не знал, но твердо был убежден, что при всякой аварии, при любой катастрофе, которую терпит корабль, больше всего страдает капитан: он теряет то же, что и все остальные – плюс еще свою репутацию. Значит, вина лежала на нем. Как же он мог, зная это, возглавить маленькое человечество, пусть даже чисто формально? Совесть ему не позволяла.