Прошло несколько лет прежде, чем я понял, что живу не своей жизнью. Возможность иметь семью отметалась сразу, дабы близкие тут же становились разменной монетой в мире криминала. Парней прижимали к ногтю бабами и детьми, их убивали, насиловали, вымогая деньги за тех, кто еще не свихнулся от издевательств. Мужской мир полностью обесценил саму женскую сущность. Глядя на просторы добровольной клубной и уличной проституции было сложно сохранить человеческое отношение к женщине в принципе. Я все более задумывался о небольшом легальном бизнесе вдалеке от столичной суеты. И тут под колесами моего авто оказалась Кайла...
Мы провели вместе недолгий месяц. А потом я вычеркнул ее из своего грязного мира... Ради нее самой, ее, возможно, нормальной будущей жизни, и ради себя, не сумевшего сделать выбор и продолжающего плыть по течению вперемежку с грязью, человеческим мусором, кровью, злостью...
* * *
После очередной словесной перепалки с Брамсом я понял, что он преисполнен надежд в отношении меня. Тщеславный и властный человек, не гнушающийся ни выстрелом в спину, ни откровенными подставами конкурентам даже в свои шестьдесят представлял явную угрозу всем, кто имел с ним дело.
Всерьез намекая, что мне пора обзавестись наследником или приемником (раз уж я не могу обрюхатить обычную девку), Брамс предложил подмять под себя весь северный поток камней, плотно завязавшись на недвижимости, как обязательном банковском гаранте для получения лицензий на добычу как официально, так и не совсем. Понимая, что данный факт сделает из меня одну из самых желанных мишеней по всему Северно-Западному региону, я принял решение разорвать с Кайлой, пока мне не принесли ее по частям...
Пара дней ушла на подготовку 'концерта' на камеру. И вот я еду домой с мерзким чувством живодера, жертва которого слаба и беззащитна, и он (живодер) это знает. Не представлял, как начинать, но и переигрывать было нельзя. Вхожу в квартиру под руку с размалеванной шалавой, которой строго велено молчать, но периодически совать свои руки в нужные места. Встречаю удивленную Каю своим 'раздраженным' взглядом.
- Ты сейчас же соберешь свои вещи и покинешь этот дом... - я старался не смотреть на нее, чтобы не выдать себя. Внутри же все переворачивалось.
- Но... Дор, как же... мы? Я хотела тебе сказать... - она хлопала испуганными глазами, как щенок, оказавшийся впервые на улице. - Ты меня выгоняешь? За что? - она надрывно вдыхала и выдыхала, словно в груди было препятствие, то прищуриваясь, то распахивая глаза в испуге. Она помнила, как это бывает...
- Просто уходи. Я не могу связать свою жизнь с тобой! Мне просто все надоело! - кричу ей уже из коридора.
Кайла быстро бросала в сумку свои немногочисленные вещи, под подкладкой которой лежали карты и немного налички на первое время. Я знал, что камера в гостиной пишет происходящее в квартире автономно. С некоторых пор... Брамс должен был точно увидеть, что я выгнал девушку сам и больше не дорожу ей.
- Тебя отвезет мой водитель, - бросаю на нее последний взгляд. Ее стройное тело было вытянуто струной, но стояла она не прямо и далеко не гордо, уходя. Почти ссутулившись, ни капли не играя, а сгибаясь от моих гадких слов по-настоящему, по живому. Наверное, тогда во мне самом что-то сломалось.
Кая остановилась, тяжело дыша и держа в руках сумку. Она хотела что-то сказать, но отвернулась и вышла из квартиры. Досчитав до десяти, я разбил в этой квартире все, что только мог. Шалава с визгом выпрыгнула в дверь, когда увидела происходящее. Еще сутки сидел на полу с бутылкой виски и окровавленными костяшками.
Мой водитель должен был отвезти ее на вокзал и вручить билет на поезд, а проводник в вагоне должна была передать ей мое письмо. Мои последние слова.
'Никогда не возвращайся'.
Я упорно стирал ее из памяти, из своей жизни. С какой целью? А чтобы не было этих розовых соплей и привязанностей, чтобы никто не смог меня ею шантажировать, чтобы она сама не могла меня привязать. И чтобы мой личный недруг Брамс не мог меня приложить моей же слабостью. Боец оттачивает мастерство в постоянных тренировках, вновь и вновь превозмогая себя, усталость, боль, натягивая жилы до предела и взрывая вены убойными дозами кислорода. С этими же ощущениями разрывающего одиночества и боли я учился жить без нее.
Ни в одной девушке, женщине не встретились мне ее черты, даже отдаленный и неумелый плагиат проскальзывал урывками. Ушли краски, ароматы и рефлексия, остались еда, вода и бизнес, иногда перемежающийся с эмоционально глухим трахом, привычными разборками с мордобоем и перестрелками. Полтора года. Казалось, что вчера я проводил ее взглядом, отпуская с ней свою душу, оставляя себе лишь мерзлое сердце в груди...
Глава 6
Дорон
В бессознательном состоянии я помнил себя лишь пару раз в своей жизни. В первый раз одиннадцатилетнего меня ударил старшеклассник Стивен в нос. Я упал, провалившись на пару минут в черноту, но стоило открыть глаза и увидеть собственную кровь на руках, вернулся в себя уже не Дорон, а больной на всю голову бес. От осознания собственной беспомощности я рванулся на парня и дубасил его кулаками до тех пор, пока меня не оттащили от расслабленного тела, как взбесившуюся дворнягу. С той поры я ушел в бокс, и удары в лицо больше не пугали меня и не выбивали из строя. Они заставляли дышать резче, скапливая энергию и направляя ее на соперника. А второй раз я выпал в осадок на похоронах матери, прикоснувшись к православному кресту, водруженному над могилой. Была бесснежная европейская осень, но деревянный крест был холоден, как камень. 'Обжегшись' этим холодом, я упал на колени у могилы, поклявшись, что не проведу свою жизнь как потрох, что смогу чего-то достичь.
Сейчас же был мой третий раз. То проваливаясь, то возвращаясь, я обшаривал взглядом единственного глаза небольшую комнату, посреди которой лежал. У стены стояла железная кровать с пустым решетчатым матрацем, но я лежал явно не на кровати, чуть ниже. Почти древний огромный шкаф, небольшой комод, православный угол с иконой и маленьким кадилом на цепочке. У другой стены стояла небольшая софа, на которой, подвернув ноги, полусидя спала девушка с ребенком на руках...