Приходит новая пара хирургов.
— Я все еще здесь, — говорит медсестра, но это ее последняя реплика. Через несколько секунд Роланд слышит шарканье ног по полу и понимает: она ушла.
— Сейчас ты почувствуешь легкий дискомфорт в голове, — говорит хирург, — но беспокоиться не о чем.
Больше он уже с Роландом не общается. Более того, хирурги начинают разговаривать так, будто его уже нет на столе.
— Ты видел вчерашнюю игру? — спрашивает один другого.
— Да, ерунда, — отвечает напарник.
— Приступаю к разделению мозолистого тела.
— Ловко.
— Ну, знаешь, ломать не строить. Это вам не нейрохирургия.
Окружающие смеются. Очевидно, шутка кажется им удачной.
В мозгу Роланда, как искры, вспыхивают и гаснут воспоминания. Возникают и исчезают чьи-то лица. Разгораются и затухают световые импульсы, похожие на миражи. Чувства сменяют друг друга. Он думает о вещах, о которых не вспоминал годами. Воспоминания разрезают тьму, яркие, как следы сгорающих в атмосфере метеоритов, и такие же скоротечные. Когда Роланду было десять, он сломал руку. Доктор предложил им с мамой выбор — месяц ходить в гипсе или пришить новую руку. Гипс оказался дешевле трансплантации. Роланд нарисовал на нем акулу, а когда его сняли, сделал на том же месте татуировку, чтобы акула оставалась при нем.
— Если бы они забили тот трехочковый…
— Чемпионами снова будут «Буллс». Или «Лэйкерс».
— Приступаю к отделению коры левого полушария головного мозга.
Роланд снова погружается в воспоминания.
Когда мне было шесть, думает он, отец попал в тюрьму за преступление, совершенное им еще до того, как я родился. Мама никогда не рассказывала, что он натворил, но всегда говорила, что я такой же, как он.
— У «Санс» шансов нет.
— Нет, ну, если они разживутся хорошим тренером…
— Перехожу к левой височной доле.
Когда мне было три, у меня была нянечка. Красивая девушка. Однажды она за что-то разозлилась на сестру и несколько раз встряхнула ее. Сильно. С сестрой что-то произошло. Она так и не стала нормальной снова. Красота опасна. Может быть, красивых людей стоит отдавать на разборку раньше всех.
— Может, они в следующем году выйдут в плей-офф.
— Скорее, через год.
— Мы уже удалили слуховые нервы?
— Нет еще. Сейчас сде…
Я один. Я плачу. А к колыбели никто не подходит. Ночник погас. Мне так плохо. Я просто в бешенстве.
Левая лобная доля.
— Мне… мне… мне… как-то нехорошо.
— Левая затылочная доля.
— Я… я… я не помню, где…
— Левая теменная доля.
— Я… я… я не помню, как меня зовут, но… но. Правая лобная доля.
— Я все еще здесь…
— Правая затылочная доля.
— Я все еще…
— Правая теменная.
— Я…
Мозжечок.
— Я…
Таламус.
— Я…
Гипоталамус.
— Я…
Гиппокамп.
Медулла.
— Время?
— Три часа девятнадцать минут.
— Отлично. Я пошел отдыхать. Готовимся следующей операции.
62. Лев
Детонаторы спрятаны в носке, хранящемся в тумбочке у задней стенки. Если кто-то и найдет их, решит, что это лейкопластырь. Он старается не думать о том, что им предстоит. В конце концов, главный в этом деле Блэйн, поэтому, когда придет время, он сам скажет им с Маи об этом.
На сегодня у «ангелов» из отделения, в котором живет Лев, запланирована прогулка по окрестностям с целью единения с природой. На прогулку их ведет один из самых уважаемых священников в лагере. Пастор говорит так, будто каждое слово, срывающееся с его губ, истинный перл, наполненный мудростью познания. Он даже паузы между словами делает, как будто ожидая, что кто-то будет за ним записывать.
Священник ведет их к странному дереву. На ветвях по случаю зимы нет листьев. Лев, привыкший к снежным зимам, поражается тому, что и в жаркой Аризоне с деревьев облетает листва. Но в дереве, перед которым стоят «ангелы», удивительно не только это. Многочисленные ветви не похожи одна на другую — кора на всех разная как по текстуре, так и по цвету.
— Я хотел, чтобы вы увидели это дерево, — говорит пастор. — Сейчас, конечно, смотреть особенно не на что, но видели бы вы его весной! Много лет мы прививали ветви любимых деревьев к стволу. На этой ветви по весне распускаются чудесные вишневые соцветия, — объясняет он, указывая на разные сучья, — а на этой — огромные листья белого клена. Вон та взята от палисандрового дерева, на ней появляются чудесные лиловые цветы, а вон там, видите, осенью вырастают большие персики.