В мое зимовье на Борёме пришли за три дня. Часов за пятнадцать до него зашли в мой дом на Ишимбе, забрали запас продуктов, что заложил у меня Аркадий прежде, чем побывали мы с ним впервой вместе у Соседовых на Чинеуле… Неудобно было очень, но японцев мы с собою в мой дом не заводили — оставили с нартами в чащобе у начала Оймолонской тропы. Поняв мое смущение, Аркадий, озлившись, пояснил:
— Ты, прям, как баба кака–то! Не в цацки играм, — по «лёду тонкому» ходим с друзьяме нашами…. Тута у тибе — нет–нет — геологи гостевають, тунгуса приходють, приятелеф приучил до себя… Ты — один. Грязнов, элиф ишшо кака сука сполошисса — тибе онаму отвечать. А мне — с бабою, да с детишкими?… Стеснительнай какой!… Оне здеся люди новы, да скрытны. Ты у их спроси, стеснитель. Они навучуть, — не глупея нас… Ты думаашь, мне время ессь по тайге шастать — у прятки играть? Эслиф делаю чего — знаю. Не зазря жа мы эфту сменку затеили с Каменки на Борёму, не с «нечего делать»… А ведь у мине ишшо и работа. Она, брат, тоже не покойнее эфтой. А до работы — ишшо дело, етти яво мать совсем, с потрохами… Ввязалси… Пошли!
…Только мы привели японцев на Борёму, только нагрели зимовье и поужинали — лайки наши кинулись в тайгу! Через несколько минут в тепло избушки вбежала–упала Оля Соседова: — Отто передал, что милиция приготовилась вместе с поссоветом «Юга» к облаве на Каимбе! И хотя там никого нет, и вся их затея — впустую, — это сигнал! И не стоит ли увести японцев дальше — в Ленард'ово зимовье на Сухом Питу? На всякий случай он, Ленард, ушел туда, приготовить…
Аркадий снова вспылил: — Ну, чего забегали–засуетилися? Ну облава на Каимбе! И хрен с имям! — Пусть там, в двухстах километрах от Каменки–вершины бродят, — дуракам полезно. А если мы вот так вот будем мельтешиться «туда–сюда»?… Делаем, как задумали. — Ты, Оля, возвращайси. У тибе на ети дни забот хватат. Давай, заправьси, попей чайкю — и домой! Михаилу — привет!…
Мог ли я тогда знать, что в это самое время, из верховий Черной речки, что лежат в глухих болотных урочищах Мурожинского хребта, — на запад от Раздольного, — Михаил Соседов вторые сутки ведет к далекому Аркашиному зимовью на Каменке, у Медвежьей пади, откуда мы с японцами ушли три дня назад, еще одну группу беглецов — русских…
В начале августа 1951 года, когда я только рубил свой дом на благословенной Ишимбе, трое заключенных — военнопленных немцев бежали из лагеря «Стрелка». Там на левом берегу Ангары, — у самого ее впадения в Енисей напротив села Широкий Лог обосновалось секретное Урановое Предприятие. Бежать из его наглухо закрытой территории, охраняемой несколькими зонами плотных ограждений и укрытой замаскированной таежными массивами, было, практически, невозможно. Но пленные немцы этого не знали. И готовились к побегу. План их был предельно прост: добраться вплавь до идущих на юг, к Красноярску, самоходных /или буксируемых/ барж, и, спрятавшись на них, подняться к Транссибирской магистрали. А там… Там выручит не плохой русский язык одного из них — Ставински, который передставится сопровождающим группы глухонемых, едущих на лечение в Москву… План был настолько детским, абсолютно не учитывающим реалии, что я не берусь его критиковать. Он был прекрасен, как идеи Мюнхгаузена. Он только не включал «мелочей»: наличия нескольких непреодолимых для человека зон, температуры воды в Енисее в августе, высоты бортов «плавсредств» на Енисее, как, впрочем, и скорости течения на этой реке; он не принимал во внимание системы оперативных заслонов, постоянно стерегущих все живое на воде и вдоль берегов, насыщенных всякими «специальными» предприятиями и «учреждениями», не учитывал ответственности — при чем, персональной — за все живое, что может оказаться на борту этих самых плавсредств: тюрьма грозила капитану, матросу, повару даже за свидетельство «очевидца», что к его посудине подплывал посторонний… О том, что ждало беглецов в Красноярске, страшно говорить. О всем этом готовившиеся к побегу немцы не имели представления. Видимо, потому… побег удался…
Капитан Каштанов, заместитель начальника лагеря, задумал построить себе отдельный дом без «вида на зону». Так сложилось, что все, даже самое высокое начальство Предприятия жило с семьями в длинных, унылых бараках, ничем внешне /и в какой–то степени, изнутри/ не отличавшихся от тех, в которых в зонах лагеря были размещены заключенные. В окружавшем всех горном лесу Каштанов с супругой выбрали для себя полянку на его опушке, — райское место с видом на десятикилометровую ширь Ангары. На затею тотчас же клюнули Директор Предприятия и его заместитель по режиму вместе с командиром охранявшего зоны конвойного полка, — триумвират, выше которого был только сам Берия. В одно из редких «свободных» воскресений, когда вместо шахт заключенным «предлагается» тотальный общелагерный шмон, колонну пленных немцев выстроили в сторонке. Каштанов, не новичок в таких «проектах», скомандовав «вольна-а!», обратился к ним с не совсем обычным вопросом: — Граждане заключенные! Есть ли среди вас мастера, которые могут сделать, например, скрипку, или, допустим, пианино?… Если найдутся, то — «шаг вперед!«…