Исаак Львович нашарил спички в кармане полушубка, погрузился в сугроб, «подплыл» к заметенному окну, зачиркал, близоруко лез глазами в заиндевевший градусник…
— Сколько?! Минус сорок восемь?!
— Именно, «сорок восемь». А к утру, часам к шести, будут «все» запланированные пятьдесят два.
— Д-да! Сурово.
— Сурово, Исаак Львович. И не вам, новосибирцам, удивляться. Теперь прикидывайте сами, если еще не подумали прежде: без пропусков из края вы же всю вашу публику самолетами сюда не доставите. Это–то вы должны знать — район в этом отношении один из известнейших: ссылка и золото. Вообще — задачку вы задали… Иногда — не часто, поверьте, — просят посодействовать кому–нибудь из района слинять, смыться… Ну, бежать помочь. Это понятно. И функционально, в определенной степени. Технологично, что ли: бежит человек из клетки в большое оцепление, ну… в вольный, относительно, свет. А вы присылаете народ в самую эту клетку, в капкан… Психологически сложно. И опасно, если вправду, начинается охота на нас… А вы всех — в загон! Или не возникало такой мысли, что и в вашей безусловно честной компании свой козел завелся? А? … Не злитесь, не злитесь… Это я от неожиданности весь в рассуждениях, как в соплях. Но все равно — дело это в первом чтении неблагодарное и представляется даже гиблым. В конце концов, не в «тюрьме народов» живем! В той тюрьме когда–то основоположники–отцы наши в конце прошлого, да в начале этого веков, несчетно раз уходили из ссылки, да с каторги, чтобы погодя немного в новых хрестоматиях было чего ребятишкам учить про революционное неуемство, да про личную беззаветную храбрость юности вождей всяческих. Но тогда, в «тюрьме», Исаак Львович, на всю Енисейскую губернию был один жандармский офицер с полутора десятком казаков, да с шестью околотошными по уездам. Это — на два с половиною миллиона квадратных верст ссылки и каторги! Сегодня в одном нашем районе — только в Удерейском — столько же. Да рядом, в «Стрелке» — полк МВД, да в Енисейске полк, да в районе Норильска конвойная дивизия!
— Тогда, что же мне Исааку Моисеевичу передать? — отрешенно промямлил Танненбаум.
— Вы не паникуйте, пожалуйста. И не злитесь попусту — злость вам еще ох как пригодится! Все очень серьезно — серьезней, чем вы можете представить. Мы же не о цене на базаре торгуемся–спорим.
— Конечно, конечно, но… мы бы постарались сами что–либо предпринять — могли бы собрать для уезжающих теплую одежду, еду на дорогу и даже с собою на какое–то время, ну, медикаменты, конечно, деньги…
— Если бы в этом только дело было! По правде, едой мы и сами людей обеспечили бы — она тут по тайге на своих ногах шастает, летает да плавает. В крайнем случае, что–то срочно и купить можно у промысловиков, да эвенков. И на фактории. Ну, а летом, если не полениться, — грибы, ягоды, опять же, охота даже для не сильно опытных. Мед, — бортничать научиться — не самовары лудить. Медикаменты — это, безусловно, здорово! И чем больше, как и денег, впрочем, — не помешают. В конце концов, что–то и в лавках по приискам можно подкупить… Хотя каждый новый покупатель в безлюдном крае… Понимаете, да? Но и это не всё…Получается, положение безвыходное, промямлил Танненбаум? Но что–то сделать можно!
— Вы точно герой из «Танкера «Дербент»: тот тоже очень конструктивно выступил, внес предложение — «Что–то, товарищи, надо делать!» А что, если вы даже о составах семей ничего сказать не можете? Старики будут. А дети? Вы же наверняка пошлете детей, иначе нафига вся эта ваша геронтологическая эпопея затеяна?!
— Зачем же так? Я вот думаю, что именно наши старики с десяток лет назад вынесли на себе всю тяжесть эвакуации, — такой эвакуации! И — ничего, выжили и еще молодцами выглядят, посмотрите.
— «Такой», да не такой! Они эвакуировались «по решению партии и правительства». И шли сюда по хорошо ли, плохо ли, но хоть как–то организованной схеме, да еще и приоритетной, как семьи фронтовиков, или в вашем случае, как работники авиазаводов. А теперь вы устраиваете им не просто другую качественно эвакуацию, а побег, который они совершают вразрез с партийной задумкой, с очень горячим желанием этот побег не допустить, для чего вся сверхсекретность, недоверие даже к собственной системе передачи приказов и инструкций, дезинформация с «очагом» в благословенном Биробиджане и с железнодорожными ветками к скотопрогонникам в безвестных оврагах. Это–то хоть вам понятно?!