— Убирайся обратно к своим овцам, деревенский ты простофиля! Городские девушки явно не для тебя.
Чин пожал плечами:
— Я мог бы просветить тебя насчет некоторых естественных вещей.
Кое-кто из ребят прыснул со смеха.
— Не сомневаюсь, что за все время, что ты провел в компании домашнего скота, ты многому научился, — колкостью на колкость ответила девушка.
— И, как я уже сказал, мог бы научить тебя.
Вся аудитория покатилась со смеху. Суджа метнула на товарищей свирепый взгляд, а на Чина даже не взглянула, тем самым лишив его удовольствия. И с этого момента они стали подкалывать друг друга постоянно.
Когда Суджа вступила в дискуссионный клуб, Чин тоже стал его членом только ради того, чтобы высказывать там противоположное мнение. Они начали ходить на занятия вместе, с книгами в руках, никогда не касаясь друг друга, но всегда держась рядом. Они оба записались в кинематографический клуб и всегда садились рядом в кафетерии. Через некоторое время их имена стали употреблять вместе: «Суджа и Чин», причем Суджу всегда упоминали первой. Чин чувствовал, что Суджа ему симпатизировала, да и в учебе он преуспевал, но формально парень по-прежнему оставался никем. Он был неотесанным провинциалом низкого происхождения, а его семья не обладала ни положением, ни влиянием, поэтому казалось невероятным, чтобы такая девушка, как Суджа, стала бы проводить с ним время.
Суджа тоже это отчетливо понимала, и интуиция подсказывала ей, что ее превосходство может разрушить их хрупкие отношения. Она преуменьшала связи своей семьи и даже сводила к минимуму собственные достижения. Когда ей предложили второй год стажировки в газете «Нодон», Суджа две недели не решалась рассказать об этом Чину, боясь, что это лишний раз подчеркнет ее привилегированность и семейные связи в обществе Пхеньяна. Но в конце концов она все-таки сделала это, когда они вместе выходили из аудитории.
Они свернули в коридор, залитый мягким рассеянным светом: зимний день был на излете и уступал место вечерней меланхолии. У самых дверей библиотеки Суджа проговорила:
— Ты же знаешь про мою стажировку фотографом в газете?
— Ага.
— Наверное, я продолжу ее и на следующий год.
— Я думал, что стажировка продолжается только год.
— Мне сказали, что я могла бы… — Суджа помедлила в нерешительности. — Что они могли бы продлить ее.
— Серьезно?! — воскликнул Чин.
— Да, — тихо ответила Суджа, боясь, что он обидится или расстроится.
Ее отец был в бешенстве, когда узнал об этом предложении, и грозился выбросить ее фотоаппарат. Аппа хотел, чтобы она сосредоточилась на учебе, а не шлялась круглые сутки по городу, снимая. Ей не терпелось узнать, что думает об этом Чин.
— Они продлевают тебе стажировку на год? Это же большая честь! — Чин остановился как вкопанный. — Никому никогда не разрешают стажироваться по два года.
Суджа слегка пожала плечами и уставилась на свои ноги.
— Поздравляю! — воскликнул Чин. — Чего же ты такая кислая? Тебе надо прыгать от счастья!
— А ты этому рад?
— Конечно! Это же почетно. Я тобой горжусь!
— Но… — Она замялась, внезапно смутившись оттого, что собиралась сказать. — Некоторые люди говорят, что мне не следует работать журналистом, что это неподобающе для девушки.
— Неподобающе?! И кто же это говорит? «Нодон» лишится звезды, если не возьмет тебя.
— Это не в газете говорят, — покачала головой Суджа.
Чин испытующе посмотрел на подругу.
— Твои отец и мать, — догадался он, представив, как родители из высшего класса могут отреагировать на то, что их дочь решила работать фотографом.
Она кивнула:
— Они не желают, чтобы я бегала по городу и щелкала фотоаппаратом. Им хочется, чтобы я была преподавателем. Ну знаешь, занималась бы чем-то достойным.
— Хм… — промычал Чин.
Они шли по коридору плечом к плечу, но не осмеливаясь взяться за руки, чтобы никто не увидел.
— Подожди немного, — сказал он спокойным голосом, — и мы уговорим их.
Суджа почувствовала, что их тела движутся согласованно, как руки пловца, рассекающие бархатистую гладь озера. Она взглянула на Чина, и ее душа наполнилась спокойствием. Когда он был рядом, ей казалось, что все утрясется, все закончится хорошо.