Охранник, который позже лишил меня девственности, кивнул на дверь в задней части заведения. У нас было меньше двадцати минут до начала фильма, так что я побежала через стриптиз-клуб и без стука открыла дверь, предполагая, что это офис или второй туалет, о котором я не знала.
Это была комната размером со шкаф.
Крикет была внутри и трахала мужчину, которого я узнала в лице постоянного покровителя клуба. Он не удосужился остановиться, увидев меня, а Крикет лишь слегка встревожилась из-за моего вторжения. В четырнадцать лет я хорошо разбиралась в том, что происходит в стриптиз-клубе, столь же грязном, как и этот, но я никогда не думала, что моя собственная мать будет участвовать в подобном.
Чтобы понять, что я была неправа, все должно было измениться.
Это цена, которую я все еще плачу сегодня.
Я размазываю весь тюбик помады туда-сюда по зеркалу, пока мое отражение не исчезает за красной вуалью, и отодвигаю стул, чтобы оставить свою комнату и память о Крикет позади, чтобы исполнить ее наследие.
Когда я возвращаюсь домой ночью, я сплю с ножом под подушкой и комодом, придвинутым к моей двери.
Надеюсь, Камилла знает, во что ввязывается.
На следующее утро я на беговой дорожке, когда Камилла появляется из своей спальни. Подняв палец вверх, я наблюдаю за тем, как мой сердечный ритм увеличивается на моих часах, и последние несколько секунд моего бега набирают силу, пока я не достигну своего целевого пульса. Я хлопаю рукой по кнопке остановки без периода заминки и спрыгиваю с беговой дорожки, наслаждаясь приливом дофамина, который попадает мне прямо в голову.
— Как дела? — я вытаскиваю наушник, вдыхаю через нос и через рот. От моих щек исходит жар, а в глаза капает пот.
— Я не хотела мешать…
Вытирая лицо полотенцем, я говорю.
— Камилла, что такое?
— Ничего, если я сварю кофе?
Медленно опуская полотенце с лица, я недоверчиво смотрю на нее.
— Тебе не нужно мое разрешение, чтобы приготовить себе чашку кофе. Тебе ни на что не нужно мое разрешение. Я не твоя мать.
Глаза Камиллы опускаются в пол, а руки свисают по бокам, как у ребенка, которому сделали выговор за плохое поведение. Это сильный уровень самосознания, из-за которого я сомневаюсь в суждениях Инес. Что в этой девушке напоминает Инес обо мне и что заставляет ее думать, что Камилла может пойти по моим стопам? Я немногословна, но в моем теле нет застенчивости.
— Инес предупредила меня не трогать твои вещи, — отвечает она, — Она дала мне деньги на покупку вещей первой необходимости до… до того, как я заработаю свои собственные, но…
Щелкнув пальцами перед ее лицом, я говорю.
— Смотри мне в глаза, когда говоришь со мной, Камилла.
Жар согревает щеки Камиллы и увеличивает золотые хлопья в ее глазах, разбросанные по радужной оболочке тени между оранжевым и коричневым цветом. Они напоминают мне осень и растопленный шоколад, и эта мысль сразу же утихает. Как только мы встречаемся взглядами, она разворачивается, демонстрируя натянутую уверенность. Она размыта по краям, но это хорошее начало.
— Если ты не можешь смотреть на кого-то, когда разговариваешь с ним, об этом вообще не стоит говорить, — я перекидываю полотенце через плечо и иду на кухню, чтобы включить кофеварку, — У меня не сложилось впечатление, что ты застенчивая в «Молчании». Что изменилось?
— Ты не хочешь, чтобы я была здесь.
Ухмыляясь, я не утруждаю себя возражением, и начинаю искать кофейные капсулы в шкафах. Кофеин не мой любимый наркотик, но отдел кофе в продуктовом магазине всегда пахнет так хорошо и успокаивающе. Иногда я импульсивно хватаю коробку, но я из тех, кто заваривает чашку и никогда не пьет ее.
Этот кофе пахнет затхлостью по сравнению со свежесваренным кофе в кафе в центре города, где я встретила Таланта.
Закрыв глаза от воспоминаний о Таланте, сидящем напротив меня со своим украшенным капучино, и острой тоски, которую я испытываю к нему сейчас, я протягиваю Камилле ее кружку и смотрю, как она вдыхает аромат.
Ее глаза встречаются с моими, и она говорит.
— Спасибо.
— Инес очень много значит для меня, — признаюсь я, — Хочу я тебя здесь видеть или нет, не имеет значения, потому что хочет она, и поэтому ты здесь. Ты вольна делать все что хочешь, Камилла, я не твой опекун и не твоя мать.
Она вздрагивает при упоминании матери, и мне интересно, не у меня ли одной проблемы с мамой.
— Две вещи: не заходи в мою комнату и не мешай мне в те дни, когда я работаю. Нам нужно многое обсудить, прежде чем ты придешь на первую встречу, но мои клиенты — мой приоритет номер один. Уважай мое пространство, и все будет хорошо. Если ты не подчинишься моим просьбам, я прослежу, чтобы Инес отправила тебя собирать вещи.
Глава 13
Лидия
Я скучаю по Таланту больше всего в темноте.
Хуже, когда я выключаю свет и ложусь вниз головой, когда мое тело и разум замедляются, а веки тяжелеют. Я тоскую по нему, когда единственные звуки, которые сопровождают меня — это мое ритмичное дыхание и барабан моего сердца. Колыбельная песня моего усталого тела тянет меня на край сознания, но боль его отсутствия остается в смутном пространстве перед сном.
Ничего из этого не имеет смысла.
По чему здесь скучать?
Талант и я были не чем иным, как недопониманием, какими-то односторонними текстами и несколькими разговорами, которые крутились вокруг чего-то слишком глубокого. Но прошла неделя с тех пор, как он покинул мою квартиру, и я скучаю по нему.
Устроившись поудобнее в своей комнате, Камилла насыщает помещение своими запахами и звуками. Ей нравятся марокканские гобелены, ароматические свечи, и она слишком громко смеется над телевизором, который смотрит в одиночестве в своей комнате. Инес занимала ее большую часть недели, давая ей краткое изложение того, что происходит за кулисами, прежде чем она узнает на практике со мной.
До сих пор мы жили параллельными жизнями в одном и том же пространстве, на одном пути и двигались в одном направлении, но это было безлично и раздельно. Мы пересекаемся только тогда, когда приходим и уходим, обмениваясь вежливыми приветствиями и прощаниями. Пес проводит дни с Камиллой, а ночи со мной, деля время между нами, словно продукт разведенных родителей.
Несмотря на то, что у меня есть собака и соседка по комнате, я совершенно одна.
Текстовые сообщения Таланта, возможно, были односторонними, но это было товарищеское общение, которого я не испытывала в ином случае. Наш разговор за кофе был напряженным, и возможно, я выпила слишком много в баре и выставила себя идиоткой, но это было человеческое общение вне моей обычной рутины. Талант был отделен от Кары Смит и «Молчания» — моя собственная снисходительность.
Когда он брал трубку в одно и то же время каждую ночь, он искал мой номер. Пока он печатал слова, предназначенные только для моих глаз, он представлял себе мое лицо. И когда я не отвечала, он решил снова попытаться привлечь мое внимание следующей ночью.
В мире нет ни одного человека, который знает, каково это сидеть напротив меня в слабо освещенной кофейне, кроме Таланта. Он единственный, кто танцевал со мной под живую музыку. Он знает мою любимую китайскую еду и хотел поделиться ею со мной.
По большому счету, это может быть тривиально для кого-то с друзьями и семьей. Но для человека, живущего столь же изолированно, как и я — девушки, которая редко слышит вслух свое настоящее имя, проводит время в одиночестве и единственного человека, которого я считаю членом семьи, ради наживы продающего мое тело — одно текстовое сообщение несет в себе много смысла.