Ночь неподвижна, особенна и спокойна, как будто прекратила все волнения, чтобы дать нам непрерывное время в одиночестве. Тьма знает, что это единственное, что может стать свидетелем нашего соединения. Все остальное пользуется этим.
Мы стоим лицом к лицу, борясь с невидимой, но мощной связью между нами, просто чтобы изучить друг друга. В этом свете глаза Таланта кажутся черными, а его длинные ресницы касаются верхней части щек, когда он осмеливается моргнуть. Его нижние веки окрашены бессонницей цвета легкого синяка. И веснушки на его носу и щеках надо пересчитать и поцеловать одну за другой.
— Черт возьми, — шепчет он, — Я устал держаться от тебя подальше.
Талант скользит рукой по моему затылку и тянет меня вперед. Его пальцы впиваются мне в волосы, и он тянет мою голову назад. Я задыхаюсь, переводя дыхание перед тем, как его губы врезаются в мои — да и вообще, кому теперь нужно дышать?
Это должен был быть наш первый поцелуй.
Это должен был быть единственный поцелуй в моей жизни.
Он держит меня так близко, как только может, и заставляет мой рот открыться, чтобы лишить меня того дыхания, которое, возможно, осталось в моих легких. Его верхняя губа скользит по моей, а нижняя прижимается к изгибу между моим подбородком и губой. Взрыв теплого шипения вырывается из глубины меня и взрывается, унося с собой все чувства предательства, боли и одиночества, с которыми я когда-либо сталкивалась, в облаке обломков, простирающихся в атмосферу.
Я остаюсь голой, пока поцелуй и огненные объятия Таланта не льются в кратер размером с всю жизнь, оставленный извержением, и впервые в жизни я знаю, что такое привилегия принадлежности.
Обвивая руками его плечи, я поднимаюсь на кончики пальцев ног и отдаюсь огню, углубляя связь. Сосредоточившись на текстуре его поцелуя, я поражаюсь тому, насколько податливы его губы, успокаивающему аромату виски в этом дыхании и жару его языка. Талант не принуждает, а ласкает. Наши языки соприкасаются, но не так вульгарно, как я привыкла.
Когда мне кажется, что легкие вот-вот лопнут, я запрокидываю голову и вдыхаю соленый воздух, но не отпускаю. Талант успокаивающе целует мое лицо, прежде чем прижаться своим лбом к моему и улыбнуться с закрытыми глазами.
— Я думал об этом какое-то время, — говорит он.
— Мы уже целовались раньше, — поправляю я его. Я провожу пальцами по коротким волосам на затылке.
— Нет. Не так, — Талант качает головой и открывает глаза. Холодок пробегает по моему позвоночнику, и я дрожу, но не от внешней температуры. Талант держит меня на расстоянии вытянутой руки и спрашивает, не замерзла ли я. Нерешительно он спрашивает, — Ты хочешь вернуться внутрь?
— Нет, — в конце концов, я вернусь на свое место в баре, чтобы присматривать за Камиллой, но я могу позволить себе несколько украденных минут с Талантом, пока он у меня есть. Кто знает, когда мы снова будем так близко?
Талант сбрасывает блейзер и накидывает его мне на плечи. Я не исправляю его предположение, что мне холодно, потому что его куртка почти такая же теплая, как и его рот, и я хотела бы пропитаться всеми степенями тепла, прежде чем их унесет свежий воздух. Если я уйду домой со следами его одеколона на коже и в волосах, память о нашем поцелуе станет лучше.
— Как ты узнал, что я здесь?
— Я видел истекающую кровью девушку из продуктового магазина, — говорит он, — Это она в черном платье, верно?
— Это она, — говорю я с коротким смешком. Я не шокирована, что он заметил ее. Быть замеченной — единственная работа Камиллы здесь сегодня вечером, и если она поймала взгляд Таланта, я могла бы только представить, что она сделает со всеми остальными на гала-концерте.
Инес будет довольна.
Я отхожу от Таланта и встаю перед поручнем, глядя на каменистый пляж и океан внизу. Волны с белыми шапками разбиваются о берег, тянутся к песку за скалами, прежде чем их утаскивают обратно, чтобы сделать то же самое по команде луны.
— Не уходи от меня сейчас, Лидия, — говорит Талант. Он стоит прямо позади меня, как будто сдерживая меня на случай, если я убегу.
— В чем смысл? Мы никогда не будем вместе, не говоря уже о том, чтобы нам разрешили сделать это, — подобно океанским волнам, я не могу перебраться через скалы на песок, прежде чем меня утащит обратно в бездну, которой я и принадлежу.
Он откидывается на перила рядом со мной.
— Что, черт возьми, ты имеешь в виду, говоря что нам не разрешат? Кто нас остановит?
— Не будь глупым, Талант. Нет смысла пытаться, — говорю я раздраженно. Он набирает полную грудь воздуха, без сомнения, чтобы насильно накормить меня чушью о принятии собственных решений. Ведь мы же взрослые. Но никто из нас не принадлежит себе. Он раб города, а я собственность рыжеволосой итальянки, которая изо всех сил старается не выпускать меня из виду.
— Мне нужно разъяснить это, чтобы ты понял? Я проститутка. Я занимаюсь сексом с мужчинами за деньги. Тот человек, мимо которого ты прошел, когда выходил из лифта, всего лишь один из моих постоянных клиентов. Еще дюжина внизу с женами. Я трахаюсь с разными мужчинами каждый божий день недели, и я занята месяцами. Похоже ли это на кого-то, с кем ты хочешь провести время?
Возвращение к реальности — это агония, и мое сердце висит в чистилище — в ловушке между сном и правдой. Я вытираю слезу, капающую из глаза, кончиками пальцев и смотрю на нее, пораженная тем, что они существуют за пределами моей спальни. Когда в последний раз кто-то видел, как я плачу? Когда моя мама умерла.
Костяшки Таланта белеют, когда он хватается за перила и тяжело сглатывает. Мышцы его челюсти сжимаются.
— Думаешь, ты единственная, кто продает себя?
— Нет, — говорю я, — Операции Инес имеет широкий охват. Мы с Камиллой не единственные шлюхи, которых ты сегодня видел.
Он кивает в сторону пожарных дверей.
— Каждый человек здесь — шлюха. Ты продаешь свое тело, мы продаем наши души. По крайней мере, ты честна в этом.
Я вздыхаю.
— Талант…
— То, что ты делаешь — испорчено. Я не знаю, как попросить тебя остановиться, и можешь ли ты вообще остановиться. Все, что я знаю, это то, что когда ты вошла в мой офис той ночью, я впервые не чувствовал себя таким чертовски одиноким. Люди постоянно окружают меня и тянут меня в сотни разных направлений, но ни один из них не является искренним. Но в тот момент, когда я увидел тебя, я понял, что все по-другому.
— Это не было чем-то другим. Я пришла к тебе не с добрыми намерениями. У меня был мотив.
Он смахивает очередную реку слез, падающих из моих глаз, подушечкой большого пальца и засовывает ее себе в рот, прежде чем сказать.
— Возможно, он и был, когда ты пришла, но я видел выражение твоего лица перед тем, как ты ушла. Что-то изменилось.
Все изменилось.
С тех пор я не была прежней.
— Ну да, трахнуть меня на своем столе или в темном переулке — это не то же самое, что привести меня домой к родителям, Талант.
Он опускает голову и бормочет.
— У меня только один родитель. Моя мама умерла.
Мы задерживаемся в тишине на одну, две, три минуты, потому что заговорить значило бы сломаться, а я не в силах потом собрать осколки. Как мне сказать ему, что я знаю, что его мамы больше нет, и что я понимаю, не выворачиваясь наизнанку и не обнажая при этом душу? Это не тот опыт, из которого я бы вернулась, и сейчас не то время и не то место.
— Это был бы только вопрос времени, когда твои друзья или коллеги узнают меня.
— Мне все равно, — говорит он, убирая мои волосы с лица.
— Тебе будет не все равно, — я встречаю его взгляд, и его глаза такие искренние, что я почти верю, что он достаточно силен, чтобы выдержать пристальное внимание, которое нависло бы над ним, как острое лезвие гильотины, если бы он рискнул ради меня головой. Это не то, чего я хочу, и он тоже.