Женщина смотрела на меня с тревогой: взгляд метался из стороны в сторону, как будто это я вела себя странно, а не она.
– Я спрашиваю, шрамов не боишься? Мне просто интересно, насколько сильно твоя кожа подвержена порезам. Так бывает со светлокожими. Нанеси «Бактин»[3], чтобы инфекция не попала.
– О… – Я покачала головой. Ладони до сих пор горели. – Нет, не замечала.
Женщина наклонилась, собираясь ответить, но вдруг замерла, и ее круглые глаза стали еще больше. В следующую секунду воздух взорвался ревом двигателя, и мы обе подняли головы.
Ярко-голубой «Камаро» промчался на красный сигнал светофора на Оук-стрит и с ревом остановился у обочины. Женщина обернулась, не понимая, что произошло. Мне же объяснения не нужны – я и так знала.
Мой сводный брат Билли откинулся на водительском сиденье, лениво придерживая рукой руль. Из салона через закрытые окна доносился гул музыки.
Даже с тротуара я заметила у него в ухе сияющую серьгу. Билли, как всегда, смотрел на меня равнодушным тяжелым взглядом, будто я наводила на него смертную тоску. Тем не менее в омуте его глаз читалась опасность. Когда он так смотрел, мое лицо так и норовило залиться краской. Я привыкла к его пренебрежению, но как же становилось стыдно, если это происходило перед кем-то еще, как, например, перед этой милой взволнованной женщиной. Она выглядела как напуганная мать.
Я вытерла горящие руки о джинсы, а затем наклонилась, чтобы поднять скейт.
Билли отбросил голову, открыл рот и через секунду наклонился, чтобы опустить стекло.
Стерео заиграло громче; холодный воздух наполнился музыкой «Quiet Riot»[4].
– Залезай.
Недели две назад, еще в апреле, я думала, что «Камаро» – самая крутая тачка, которую мне довелось увидеть. Длинная и голодная, как акула, она обладала глянцевым кузовом и заостренными формами. С такой машиной и банк ограбить не стыдно.
Билли Харгроув соответствовал автомобилю – такой же быстрый и жесткий. Он носил потертую джинсовку и «маску» кинозвезды.
Сначала, еще до того, как Билли превратился из идеи о лучшей жизни в моего брата, я не представляла, чем все обернется. Его отец Нил изъявил желание жениться на моей маме, и мы съехались. Я радовалась, что у меня вновь появится семья.
После развода мой биологический отец удрал в Лос-Анджелес, поэтому виделись мы редко: по праздникам или когда он приезжал в Сан-Диего по работе и мама не могла придумать оправдание, чтобы меня не пускать.
Мама, конечно, всегда присутствовала в моей жизни, но общаться с ней было крайне трудно. Она и так отличалась своенравием, но стоило отцу исчезнуть с горизонта, как дела усугубились – она стала растворяться в каждом парне, с которым встречалась. Печальное зрелище.
Сначала появился Донни. Из-за больной спины он не мог наклониться, даже чтобы взять ведро и вынести мусор. В выходные он жарил замороженные блины и рассказывал отвратительные шутки. А в один прекрасный день он сбежал с официанткой из блинного ресторанчика.
На смену Донни пришли Вик из Сент-Луиса и Газ с разноцветными глазами (один синий, другой зеленый). Еще был Иван, который ковырялся в зубах складным ножом.
Нил отличался от всех ухажеров. Он водил желто-коричневый пикап «Форд», носил глаженые рубашки, а еще у него были усы, которые придавали ему образ армейского сержанта или смотрителя парка. И он хотел жениться на маме.
Бывшие парни хоть и были полными лузерами, но они были явлением временным, поэтому возражений к ним не имелось. Некоторые из них казались веселыми, дружелюбными или смешными, но вскоре обязательно всплывали их недостатки: они задерживали плату по счетам, разбивали машины или напивались и попадали за решетку.
Они всегда уходили, а если нет, то их выставляла мама. Лично я горем не убивалась. Даже с лучшими из них мне становилось неловко. Никто из них не был настолько крут, как папа, но в основном они были нормальными парнями, а некоторые даже милыми.
Как я уже говорила, Нил оказался полной противоположностью.
Они познакомились в банке. Мама работала кассиром: сидела за грязным стеклом, выдавала депозиты взрослым и леденцы – детям. Нил работал охранником и стоял весь день у двойных дверей. Он признался, что мама напоминала ему Спящую красавицу за стеклом или старинную картину в раме. Нил явно имел в виду некий романтичный образ, вот только мне его слова виделись иначе: Спящая красавица лежала в коме, а в картинах и вовсе нет ничего занимательного – они просто обречены на пожизненное пребывание в рамках.
В первый раз, когда мама пригласила Нила на ужин, он принес цветы. Ни один из парней никогда не приходил с букетом. Он похвалил мясной рулет, а мама в ответ застенчиво улыбнулась, одарив его теплым взглядом. Я была рада, что она перестала плакать из-за последнего ухажера – продавца ковров с лысиной и женой, о которой он забыл упомянуть.