Алёна Жукова
БЕГЛЯНКА
После занятий, ни с кем не прощаясь, три студентки музыкального колледжа Оля, Поля и Ляля, которых за неразлучность и непредсказуемость сокурсники прозвали «опля», незаметно улизнули, а теперь стояли в продуваемом дворике, решая, что делать — расходиться по домам или все же предаться всеобщему безумию по поводу празднования Женского дня. Погода не способствовала долгим размышлениям — с неба текло, как из сопливого носа, температура падала, и сопли на глазах превращались в ледяные колючие козявки. Сама идея празднования Восьмого марта почему-то казалась им унизительной, как если бы этот праздник отмечали в общественной бане — «женский день», «мужской»… Глупость какая! Сейчас девочкам хотелось поскорее оказаться где-нибудь в теплом месте, где можно поесть.
Оля, сдув со лба выбившийся из-под шапки жгуче-черный локон, предложила пойти к ней, огласив домашнее меню:
— Бабушка с утра тесто поставила для пирогов. Уже наверняка готовы. С капустой. Еще она варит кутью и компот из сухофруктов. Это по случаю сороковин ее сестры-близняшки, моей двоюродной бабки Рады.
— Что такое кутья? — спросила Ляля, вытянув трубочкой розовые, аккуратно очерченные губки на букве «у».
— Это еда такая специальная, ритуальная. Готовят на похороны и поминки, — объяснила Оля.
Ляля поморщилась:
— А мы тут причем?
— Вкусная, — добавила Оля, — зерна, орехи, изюм. Мне нравится, особенно, если с корицей.
— Хочу кутью и пироги с капустой, — сглотнула Поля и засунула за щеку конфету. Ее и без того пухлые щеки еще больше надулись. Коробка с разноцветным леденцами пошла по кругу. — Давайте скорее решать, промокнем.
— Мне наследство досталось от бабы Рады, — старалась заинтересовать подруг Оля. — Ноты офигительные! Все дореволюционные издания. Им по сто лет. Есть Вертинский девятьсот одиннадцатого, называется «Кокаинетка». Прикол!
Ляля заинтересовалась.
— Какие тесситура, тональность? Я потяну?
Поля, поправив на носу модные очки, скривилась, словно ей попал на язык кислый леденец:
— Лялька, очнись, это песни Вертинского. Ты тут причем? Успокойся уже. Лучше аккомпанемент сдай. Ты пианистка, господи прости. Куда тебя несет? Какой вокал, опера? С ума сошла.
Ляля все это пропустила мимо ушей.
— Олик, погнали к тебе, «Кокаинетку» хочу!
Они бежали к остановке автобуса под ледяным дождем. Мостовая все больше напоминала русло небольшой речки, по которой, словно на нерест, отфыркиваясь и толпясь в чудовищных пробках, скользили автомобили, лоснясь влажными спинами и боками. Народу на остановке прибывало. Под навесом не было мест. Девочки скучали, топтались на месте, всматриваясь вдаль — не идет ли автобус.
— Она была музыкантом? — неожиданно спросила Ляля, резко развернувшись.
— Кто? — опешила Оля.
— Ну, та женщина, которая умерла. Имя такое странное… Забыла, напомни.
— Рада? — переспросила Оля и добавила: — Это цыганское имя. Моя бабушка Люба и ее сестра-близнец Рада наполовину цыганки, по отцу.
— А чего молчала? Это ж круто! То-то ты вся такая жгучая.
Оля хохотнула и потрясла плечами, выставив грудь.
— Так кем она была? — напомнила Ляля.
— Билетером в филармонии. Очень музыку любила и на последние деньги ноты покупала.
— Зачем, если не играла? — удивилась Поля.
— Для дочки Марии, только зря. Слушайте, это очень мутная история про Марию, давайте я ее дома вам расскажу.
— А чего тянуть? — зевнула Поля, протирая мокрые очки. — Тоска такая эта слякоть, и автобуса не видно. Давай, начинай.
— Нет, без перчатки нельзя, — загадочно ответила Оля.
Девочки ничего не поняли. Какая перчатка? Почему надо рассказывать об этом в перчатках? Бред какой! Показался автобус, и они ринулись на штурм. Им удалось с боем втиснуться в набитое до отказа душное и влажное нутро.
Оля жила в трехкомнатной квартире, подружки любили там бывать: во-первых, можно было расслабиться, поскольку у Оли была своя, довольно большая комната с раскладным диваном и кабинетным роялем, а во-вторых, им нравилось, что никакого мужского духа там не было. В квартире обитали три женщины: сама Оля, ее мама-разведенка и бабушка-вдова. Приходить к ним в гости девчачьей компанией было одно удовольствие — никто не важничает, не задает дурацкие вопросы, не смотрит футбол и не бросает оценивающие взгляды.
После вкусного поминального ужина, приправленного печалью взрослых и вынужденной сдержанностью молодых, мама Оли, Антонина Петровна, спросила: