Встреча друзей прошла сыто, пьяно и горько. Маятник воспоминаний раскачивался с нарастающей амплитудой от счастливых дней до сегодняшнего мрачного времени. Потом друзей занесло в мертвую точку политических противоречий. Друг был непреклонен и непримирим — сказывалась старая закалка коммуниста. Он не успокоился, пока Пётр не ушел, хлопнув дверью, хромая сильнее, чем обычно. В город Пётр поехал один. В его глаза, и без того мокрые, сыпало дождем и снежным песком, задувало со всех сторон и сбивало с ног, но Пётр добрался до порта. Весь день глазел на корабли и дышал морозным морским ветром. Его поезд был ночной. Он основательно замерз, нога ныла, но очень не хотелось возвращаться в душный вокзальный зал ожидания. За четверть часа до отхода поезда Пётр, еле волоча ногу в протезе и тяжело опираясь на палку, зашел в зал и увидел ее. Молодая женщина сидела на скамейке, безучастно глядя вокруг. Раньше таких диковинных красавиц он только в кино видел: платье до пят, блестящие перчатки по локоть, темные локоны до плеч. Королева. На коленях у нее лежал большой букет, она его методично ломала, отрывая одну за другой цветочные головы. Потом встала, сняла блестящие перчатки, бросив их на скамейку рядом с ворохом сломанных цветов, и ушла. «Наверняка актриса», — решил Пётр. Еще раз обернулся и заметил, как уборщица, громко матерясь, подошла к скамейке, сгребла все и бросила в ведро, а потом, присмотревшись, вынула оттуда черный блестящий комок и сунула в карман. «Жаль, красивые были перчатки», — подумал Пётр.
В купе оказался один — редкая удача, но это ничего не значило, могли подсадить кого угодно. И действительно, за минуту до отправления дверь с грохотом скользнула влево, и на пороге появился проводник с той самой актрисой.
— Ну, располагайтесь, билет, вроде, правильный. Только как же без багажа? Женщина, вы точно в Оренбург? Это двое суток пути…
Актриса улыбнулась и молча кивнула. Села, откинув голову, и закрыла глаза.
Пётр долго не решался с ней заговорить. Поезд деловито стучал, набирая ход, покачиваясь и вздрагивая. Голова женщины болталась в такт движению, как у сломанной куклы. Петру было больно на нее смотреть.
— Извините, вам плохо?
Женщина открыла глаза и улыбнулась.
— Уже хорошо.
Очень скоро выяснилось, что она не помнит, как тут оказалась, но знает, что едет на гастроли. Документов при ней не было. Собственно, при ней ничего не было, только билет в Оренбург. Странная попутчица пугала Петра, но и нравилась очень. Наверное, стоило заявить в милицию, потому что женщина была явно не в себе: без багажа, все ждала, что появится какой-то знаменитый певец, с которым ей выступать в Оренбурге, но так никто и не появился. Заявлять Пётр не стал, потому что влюбился с первого взгляда. Попутчица всю дорогу красиво пела, а он ее кормил, заботился, купил на станции теплую одежду. На вопрос, как ее зовут, написала на бумаге: «Та-та-та». Петр стал звать ее Тата.
Доехав до Оренбурга, женщина наконец вспомнила, что зовут ее Мария, даже фамилию назвала. Вспомнила многое, но не обо всем рассказала. Возвращаться в свой город она не собиралась. Пётр предложил помощь и крышу над головой. Мария согласилась. Вот тут и началось самое страшное.
Первый раз Мария исчезла через месяц. Пётр уже понимал, что жить с ней, как с женой, ему не светит, что она беременна и хочет избавиться от ребенка, который уже вовсю бился. Мария плакала и хотела умереть. Петру пришлось ходить за ней по пятам, прятать под замок ножи, веревки. Правдами и неправдами удерживал в доме. Уговорил родить, а потом — твоя воля, делай с собой, что хочешь.
Побег Марии не удался. Выкрав у Петра ключи, она сбежала среди ночи. На трассе чуть не угодила под колеса грузовика. За рулем был клиент Петра, часто бывавший в гараже. Про странную женщину, которую Пётр называл племянницей, слышал, даже однажды видел их вдвоем на городском рынке. Такую красавицу не забудешь. Даже хотел по-свойски подкатить к Пете: «Познакомь, мол», но понял, что девушка в положении. Интерес к ней пропал. Как вдруг — нате вам: одна, ночью, почти раздета. Пришлось силой затолкать в машину и вернуть Петру.
Второй побег случился чуть ли не перед самым рождением ребенка. Пётр расслабился, решил, что она с таким пузом не далеко уйдет. Перестал за ней следить, уехал по делам.
Марию, воющую от схваток, нашла в лесопосадке старая знахарка, собиравшая лечебные травки. Ей показалось, неподалеку скулит избитая собака, да так жалобно, что бросилась спасать. Оказалось еще страшнее: под кустами в грязи лежит женщина и вот-вот родит. Знахарка думала к трассе идти, но поняла — пока доковыляет, эти оба не дождутся. Сняла с плеч платок, расстелила, вынула перочинный нож, чтобы пуповину отрезать, дала роженице хлебнуть из термоса отвара травяного и скомандовала дышать и тужиться. Она сразу почуяла в женщине родную цыганскую кровь. Спросила: «Ту ман шунэса? Сар бушес?», но та не ответила. Пришлось повторить по-русски: «Ты меня слышишь? Как тебя зовут?», та еле прошептала: «Мария».