— Ты говоришь о внешних дефектах и забываешь о внутренних! Кто избавит меня от очередных кошмаров, которыми я снова буду страдать несколько лет? Кто вылечит нанесённые мне психологические травмы? Или ты полагаешь, что всё прекратится само собой, и в этом тоже нет ничего страшного?
— Прекратится. — Согласно кивнул Инквизитор. — Не скоро, правда, но прекратится. У меня же прекратилось.
Я гневно фыркнула.
— Я знаю, ты сильная. У тебя твёрдый дух. Ты бы выдержала все испытания и вышла победительницей… Как в своё время вышел я.
— Но я не хочу быть такой, как ты. Это отвратительно.
Лауль безучастно пожал плечами:
— По крайней мере, я жив и свободен, в отличие от многих других.
В его словах я увидела прямую отсылку на себя, забыв о множестве его единокровных братьев и сестёр, которые так и остались рабами императорского происхождения…
— Ну ты и скотина… — Только и смогла выдавить я. — Прав был Лестер — ты не способен на чувства. Ты мыслишь, словно робот. По-твоему, всё должно приносить пользу, да ещё с максимальным эффектом. Ты играешь людьми, и тебе плевать на искалеченные души несчастных пешек. Как и на меня…
Высказавшись, я быстрым шагом прошла мимо Инквизитора, пытаясь укрыться от него в гостиной и хоть немного побыть в одиночестве.
— Ты ошибаешься. — Едва слышно полетело вслед. — Если бы мне действительно было плевать, я бы никогда не выпустил твоего Ганса из своего подвала. И сейчас бы не встал между тобой и Диктатором.
Я услышала его слова, но они не смогли меня остановить.
Мне было больно и плохо. Снова. Потому что я опять попалась на ту же удочку мнимого благородства Лауля, забыв его истинное лицо…
Инквизитор дал мне примерно минут пять на то, чтобы немного успокоиться, а потом пришёл обновлять сбои в камерах.
— Не обижайся. — Примиряюще попросил он.
Я молча кивнула.
— И не злись.
Я не реагировала, продолжая стоять посреди комнаты, глядя строго перед собой.
— Ты просто не понимаешь. Не видишь всего ужаса ситуации.
— Так объясни. — Глухо бросила я.
— Появление императора может означать только одно — он о чём-то догадывается. Сама посуди — зачем ему заявляться с кучей нелепых и бессмысленных вопросов по поводу моего возвращения и дальнейших планов?.. При желании он мог выяснить всё это давным-давно. Нет, его целью было отвлечь меня, сбить с толку, запутать и получить правдивую реакцию на один-единственный вопрос. И если мне не удалось его успокоить, убедив в мирности своих намерений, то это провал. Полный и окончательный. В таком случае нам уже вовеки не покинуть Патриор.
Медленно вдохнув, я так же неспешно выдохнула.
— Никогда не спрашивала, но мне всегда было это интересно… — Тихо начала я. — Какой у тебя план?
— Добиться разрешения императора на возвращение домой и захватить тебя в качестве подарка. А уж на Мерите у меня бы хватило сил защитить нас. Обоих.
— Значит, ты предполагал восстановить наши прежние взаимоотношения?
— Необязательно. Всё зависит от твоих желаний. Пока ты вполне ясно мне их показала, но я не собираюсь сдаваться. Ты имеешь право мне не доверять, а я хочу доказать, что достоин доверия.
Сказать было нечего. Лауль всё описал совершенно точно.
— А теперь что?
— Не знаю. Надо продолжать придерживаться старой линии поведения и надеяться на лучшее. Если император больше никак не покажет своих подозрений, значит, всё обошлось.
— А иначе?.. — Испуганно спросила я.
Инквизитор красноречиво посмотрел на меня:
— Ты правильно думаешь.
Меня потихоньку начала охватывать паника…
— Может, тогда стоит всё переиграть и согласиться на его предложение? Или… — я сглотнула, — …ты можешь не отключать камеры и сам… Ну…
— Нет.
— Я не буду тебя винить!
— Нет.
— Ты же говорил, что я выдержу.
— Говорил.
— Тогда в чём дело? Боишься не справиться?..
— Не боюсь, у меня отличное самообладание.
О, да… Это я помнила.
— Тогда что?
— Я просто считаю это плохим решением, ещё более подозрительным, чем все остальные. Сейчас нам нельзя сдаваться и показывать свой страх.
— То есть мы никак не можем повлиять на результат?
— Никак. Теперь мы можем только ждать.
Его слова приносили мне столько же страданий, сколько могли бы доставить плети его отца… Разница была лишь в том, что первые не оставляли видимых следов… А вот боль была вполне соразмерной.