Так, находясь в своих мыслях, я механически помогала убирать посуду со стола. Маленькая надежда, что батюшка будет занят гостем и не заметит, что я пойду относить тарелки на кухню — а, значит, и утянуть пару-тройку пирожков или горсть орехов. Когда я уже собралась нести свою стопку грязных мисок, отец повернулся ко мне:
— Кукушонок, иди спать.
Ну вот.
Стопку пришлось отдать младшей кухарке и, стараясь не показывать разочарования, подойти к батюшке пожелать ему добрых снов, как того требовал обычай. Весь путь из трапезной к лестнице меня не покидало ощущение тяжелого взгляда в спину.
Сидеть в своей комнате было скучно. Шитье не шло — бисер валился из рук, а иголка уже раз пять уколола пальцы. Выглянув в окно — а батюшка меня баловал, поставил дорогущее остекление вместо дешевого бычьего пузыря или более привычных слюдяных кусочков — я закручинилась: солнце только село за верхушки близкого леса, над землей стояло марево нагретого воздуха, желудок пел голодные песни — всё вокруг подсказывало, что мне стоит пробраться на кухню и немножко поесть. Решено: иду на кухню.
Выходила из своей комнаты я осторожно, стараясь не глядеть в большое ростовое зеркало, которое батюшка подарил мне на прошлый день рождения. Зеркало было тоже дорогим, но не запредельным — всего лишь полированным листом бронзы, а не стеклянным. Но я всё равно его не любила — оно отражало меня толстой. И батюшка тоже иногда мягко подшучивал над моими размерами, сравнивая меня с коровкой.
Скривившись от таких мыслей, я решительно открыла дверь и подозрительно огляделась. На всякий случай.
В коридоре было тихо и темно. Перед лестницей чуть покачиваясь от сквозняка мерцал маленький подвесной фонарик. Батюшка отчего—то считал, что ходить каждому со свечкой или таким же фонарем — только пожар разносить, и перестроил дом так, чтобы во всех местах днём было обычное солнечное освещение, а на ночь — зажигать такие маленькие фонарики над лестницами. Мол, всё одно половина живущих в доме полуночники, так что свечей на всех не напасешься.
Я полуночницей не была, но поесть любила. Как и батюшка... Но я не толстая, я заметная! И вся в батюшку!
Примерно так я убеждала себя, пока ноги сами несли меня по коридору до лестницы, потом налево и вниз — к кухне. Два пролёта и я замираю, остановленная гневным батюшкиным голосом за плечом:
— Что это такое?!
"Поймал!" — подумала я и выдохнула.
— И ты считаешь, что придет невесть кто, скажет "Я договаривался с дедом твоей дочки, отдавай мне её в жёны", и я должен поверить просто на слово?! — продолжил он, все более сердитым голосом.
И только сейчас я сообразила, что слышала батюшку из окна, мимо которого только что прошла. Видимо в батюшкином кабинете тоже были распахнуты окна, как и в кухонном коридоре...
— Всеволод Всеславович, я понимаю, это обидно: восемнадцать лет растить ребенка и в конце узнать, что дочка обещана незнакомому вам человеку, но ничего не поделаешь!
Судя по интонации, батюшкин гость тоже еле сдерживал себя чтобы не зарычать.
— Что ж вы раньше не приходили? — в голосе отца была ярость и бессилие: против иного слова и железо, и золото не помогает...
— Дак, Всеволод Всеславович...
Начал отвечать гость, а меня как пыльным мешком стукнуло: он сказал "дочка", то есть они обсуждают... меня!!!
Есть расхотелось тут же.
Тихо, на цыпочках, я подошла к окну, легла животом на подоконник и высунулась как можно дальше из окна. Слышимость стала лучше, но вот слушать было нечего: гость и батюшка на все корки костерили друг друга. Щеки у меня пылали — мужчины давно не стеснялись в выражениях. Поднявшийся ветерок расшалился и уже раза три хлопнул меня по щеке деревянным ставнем, которым служанки должны были закрыть окно на ночь, но мне было всё равно. Я висела, жадно вслушиваясь в брань.
Оказывается, сразу после того как матушка моя родилась, её определили этому белесому в жены. Когда она подросла и познакомилась с ним, выяснилось, что ей это не по нраву. Матушка сначала просто ругалась, а потом сбежала и пришла к наречённому жениху через две недели, показав брачный браслет и сказав, что уже ни один волхв её не сможет заставить выйти за него замуж — она ждёт ребенка от другого. Тогда гость и матушка заключили договор, по которому она обязывалась вырастить меня, выдать замуж, а потом уйти от мужа и стать женой гостя, как было оговорено ещё до их рождения.