— Мила умерла восемь с половиной лет назад, — глухо сказал батюшка. — Она мне ничего про такие уговоры не говорила.
— Гляньте на этот договор, надеюсь, почерк жены вы не забыли за эти годы?
Мне показалось, или в голосе мужчины действительно проскользнула злая насмешка?
Потом были две минуты напряженного молчания и тихий, полный боли голос отца:
— Ах, милая, что же ты мне не сказала...
У меня устали руки, и я сползла обратно на пол. Подслушивать разговор дальше уже не было никакого желания. Всё, что было существенным для меня, я услышала: меня хотят выдать за этого блёклого и страшного мужика! И, судя по тому, что гость захватил с собой не дорогие ткани и бархат, не жемчужные ожерелья и золотые браслеты, а всего лишь один договор, он был твёрдо уверен в том, что жену он здесь себе достанет и без подарков невесте.
Стоять в кухонном коридоре было опасно. Батюшка в расстроенных чувствах любил поесть, а в комнатах у нас никто и никогда не кушал — чтобы мышей и прочих подобных тварей не плодить.
В горле стоял комок, на глаза наворачивались злые слёзы пока я, уже не заботясь о тишине, бежала обратно в свою комнату. Так значит я ему тёлочка, которую сторговали в позапрошлом году, раз он только с бумагами приехал! И, значит, не будет никакого праздника завтра — ни вечерних гуляний по лугу перед речкой, ни песен с Лютичкой, ни подарков на Солнцестояние и день рождения — будет только объявление, о том что я перехожу в род этого!! Не бывать никогда такому!!!
План созрел мгновенно: сбежать из дома. В конце концов, что спасло матушку, вполне может спасти и меня саму! Тем более я не какая-нибудь кисейная барышня, которая дальше ворот отцовской усадьбы носа не кажет пешком.
Сменная рубаха и штаны; тёплая кожаная куртка как те, что носят охотники; приличное платье — не всё же мне придется по лесам и полям ходить, к людям тоже выйти в чём-то надо... Девичьи мелочи — все в один мешочек, потом разберусь и разложу. Тёплый шерстяной плащ — и ходить удобно, и если в лесу спать придётся — тепло будет. Надо бы еще косу обрезать — в лесу с волосами ниже колен тяжело, но мне их стало очень жалко. Решила, что по дороге обрежу, благо дело такое — нехитрое. Лёгкая деревянная миска, кружка—долблёнка и тяжёлый нож — вот вроде дорожный мешок собран. Ещё надо бы найти еды и не забыть хоть пару перстней взять — чтобы было на что обменять еду... В последний момент вспомнила про ложку — запихала поверх всего, лишь бы не вывалилась. Торопливо переоделась во второй набор лесной одежды и спешно, как будто меня кто подгонял, заперла дверь изнутри.
Окидывая на прощанье комнату — вдруг я больше никогда её не увижу, поймала себя на ощущении нереальности происходящего. Обида и злость на батюшкиного гостя исчезли, уступив место сказочному ожиданию чуда. Тем более, что одно из древних сказаний было посвящено девице, которой было суждено не только сбежать из-под венца, но и стать княгиней, что правила землями родичей наравне с князем...
"Ага, а если ты такая вся Любава—Премудрая, то в лесу тебя должен ждать Княжич—Несмеян" — сказала сама себе сердитым голосом, подражая старшей поварихе. Мысленно попросив помощи и опеки у Предков, я, чтобы не передумать, решительно открыла окно нараспашку и полезла в него.
Упасть я не боялась совершенно — благо полная луна в окружении звёзд светила ярко, да и лазать через окно мне случалось в любую погоду, и по ночам тоже. Батюшка делал вид, что не знает ни о чём, хотя решётка для диковинного винограда и обычного хмеля с этой стороны дома была значительно толще.
Стараясь не шуметь, осторожно повисла на руках и спрыгнула во двор — всё же отец прибил решётку к дому не ниже почти двукратного роста человека — чтобы соблазна не было. Потом, старательно, вдоль стеночки, прокралась до забора. Там, между птичником и дровяным сараем, была традиционная для любой ограды напасть: доска на одном гвозде. Вот ей-то я и воспользовалась на пути к свободе.