Первой мыслью было: «Догоню гепардом, а потом порву ублюдка!». Голова болела нестерпимо, но юная магичка не собиралась давать себе поблажек. Хоть и с трудом, но все же встала на четвереньки и попыталась перекинуться. Ничего не вышло.
- Проклятье! – выругалась девушка. – Контузия, чтоб ее. И сотрясение, - добавила, почувствовав тошноту, и снова отключилась.
Очнулась она глубокой ночью и некоторое время не могла понять, на каком свете находится. Мрак был непроглядный. Тучи затянули небо, свет звезд и молодого месяца не пробивался сквозь них, оттого казалось, что мира вокруг не существует. Дэлли понадобилось несколько минут, чтобы вспомнить, что приключилось. А вспомнив, она тихо застонала. Сумка осталась в вагоне. На беглянке все так же была деревенская одежонка, выбранная специально для образа бедного парнишки-подростка. Еще нож никуда не делся. Ну и ковенская фибула спокойно покоилась на животе в виде татуировки: невидная днем, слегка отсвечивающая лунной ночью, сейчас она просто сияла. Машинально потянувшись к ней, Дэлли не почувствовала отклика. Вздрогнула и уже целенаправленно попыталась позвать. И снова ничего не вышло. Магии не было. То есть, нет, не так. Она была, где-то глубоко внутри Аделаида Лерис ощущала потоки такой привычной силы. Но не могла их использовать.
Девушка заполошно схватилась за грудь и не нашла привычных округлостей – она все еще оставалась недомальчиком. Попытки вернуть собственное тело тоже не увенчались успехом. Вот тут ей стало страшно. И, словно для того, чтобы окончательно добить беглянку, совсем рядом раздался жуткий протяжный то ли рык, то ли вой.
Паника накрыла Дэлли с головой, и она побежала, сама не понимая, куда, не разбирая дороги. Зверь – если, конечно, это был зверь, - не желал так просто отпускать добычу. Он гнал ее, словно играя. То догонял, так что девушка могла слышать тяжелое дыхание, то отставал и выл откуда-то издалека. Иногда даже казалось, что в вое этом можно разобрать какие-то слова, но прислушиваться было слишком страшно. А потом майская гроза заглушила все звуки, подстегивая громом и молниями бежать быстрее. Маленькая баронесса не знала, сколько прошло времени. Она неслась сломя голову, иногда падала, оскальзываясь, но вскакивала и мчалась дальше. Легкие горели, дыхание сбилось, но Дэлли не останавливалась, пока в какой-то момент у нее словно не кончился завод. Тогда девушка опустилась на колени с единственным желанием, чтобы монстр убил ее быстро. И дождь тоже выбрал именно этот миг, чтобы закончиться.
Лишь через несколько минут до беглянки дошло, что есть ее никто не собирается. Тут только она сообразила, что какое-то время бежала, уже не слыша зверя. Он отстал. Отстал! Оставил ее в покое! Поверить в такое было трудно. Поэтому Дэлли поднялась из последних сил и побрела вперед, все так же не представляя, куда именно направляется. Так она шла, пока совсем не посветлело. Сил не осталось вовсе, голова кружилась и болела. К тому же, как оказалось, чужие ботинки, промокнув, натерли ноги, и девушка подозревала, что под пяткой хлюпает не только вода, но и кровь. А магии, чтобы вылечить саму себя, все так же не было.
- Хватит! – хрипло приказала она себе и упала, как подкошенная, в какие-то кусты.
Заснула, кажется, еще до того, как заросли приняли ее в свои объятия. А когда проснулась, солнце уже давно переползло зенит. Впрочем, не майская жара послужила причиной пробуждения – это Дэлли поняла сразу. К кустам, в которых она нашла себе пристанище, кто-то приближался легкими уверенными шагами.
* * *
Симон Периагон, архиепископ Нидавский был в бешенстве. Настрого запретив секретарю впускать кого-либо и вообще беспокоить, он мерил шагами просторный кабинет и почти беззвучно ругался совсем не подобающими священнику словами. Проклятому мальчишке снова удалось нанести удар. И, что самой худшее, Периагон до сих пор не знал, насколько сильный. Обыск, конечно, у епископа Ратонского делали по всем правилам, наверняка не пропустили ничего, что было в пределах досягаемости. Уже одно это оказалось изрядным потрясением для реноме не одного человека, а всей святой церкви. Мало того, что пропал стабильный и весьма существенный источник дохода, так еще сплетню о том, что епископ оказался замешан в криминал, станут трепать на каждом углу. Нет, Симон тут же заклеймил Фабио и предал анафеме от имени Тысячеликого, но легче от этого не становилось. Отец Грегорио сегодня жаловался, что какие-то пьяные рабочие чуть не побили его, обзывая при этом вором. Похожие вести доходили и из других приходов. Это были первые ласточки, за которыми мог последовать бунт против церкви.