- Ладно, поняла, только ты не засни, а я тебя позову пальто вытаскивать,- миролюбиво сказала Вера, сняла с себя бабушкину шаль, в которой пришла, и отдала ее Вике.
Но ни пальто не помогало, ни шаль. Вике было очень холодно. Пальто было тяжелым, но, кроме него, казалось, на Вику навалилась еще какая-то тяжесть и сдавила ей грудь. Это была тяжесть одиночества и страха.
Девочка устала и так замерзла, что в некоторые мгновения ей казалось, что она уже никогда не попадет в тепло, к людям. Вокруг нее была холодная темная ночь. Ни звезд, ни луны. Скорчившись, как сказала бы мама, «в три погибели», девочка мечтала о теплых мягких маминых руках, о ее ласковой улыбке, о добрых, любящих ее глазах.
Иногда она, все так же сидя, засыпала, но сон был коротким и быстро обрывался, то ли из-за холода, то ли потому что тоска и страх, окутавшие ее маленькое сердечко, казалось, останавливали его во сне, и воспротивиться этому можно было Вике только, проснувшись. Но и очнувшись от забытья, ей все так же было страшно, тяжело и одиноко, хотя инстинктивный страх смерти и отпускал.
А еще в эту ночь девочка не могла не думать и не вспоминать о том, что ее выгнало из теткиного дома, какие мучения нельзя было сравнить с этой пыткой холодом. Какой страх одинокого, забившегося в укромный, хоть и далеко не приветливый, уголок, котенка мог идти в сравнение с не раз испытанным ею страхом при приближении к ней злобных, маленьких, глубоко посаженных над обвислыми щеками сереньких глазок ее истязательницы.
Вика отгоняла эти невольные воспоминания и старалась представить себе, как обрадуется ее родненькая мамочка, когда увидит на пороге их дома в Архиповке свою старшенькую, как расцелует, как вкусно покормит ее горячей картошкой в мундирах с жирной слабосоленой селедкой, а потом напоит чаем со сдобными сладкими пирогами. И весело будет за столом их большой семье, и легко станет на душе, перестанет давить груз обиды и страха.
Только бы найти дорогу домой, только бы не заблудиться, пройти восемнадцать километров до Стародубки, а там-то уже будет легче! Там живет мамина родная сестра, тетя Зина, Вика помнит ее дом, они не раз с мамой приезжали к ней из Архипрвки. Эта тетя Зина не такая злая, как тетка Нинка, эта добрая, и, конечно, посадит ее на маршрутку, даст денег на проезд и она поедет к маме...к маме...
Под утро мысли у девочки окончательно спутались, и она забылась тревожным сном без сновидений.
Казалось, это длилось мгновение. Прошло одно мгновение и о том, что наступил рассвет, Вике сообщили вороны. Огромные черные стаи ворон, громко и беспорядочно каркая, низко проплывали над домами и огородами маленького степного городка, уносясь куда-то вдаль, навстречу восходящему солнцу. Самого солнца видно не было, небо по-прежнему застилала серая мгла, но все вокруг - и вороны, и Вика, и даже, едва различимые в утренней мгле, тонким слоем инея покрытые, узорчатые деревья уже знали - солнце взойдет. Очень скоро обязательно взойдет солнце.
Вика попробовала выпрямить затекшую ногу. Она при этом повернулась, и теплое бабушкино пальто сползло с плеча, и плечо обдало холодом. Несмотря на то, что под пальто была теплая шаль, а под ней еще ее собственная курточка на синтепоне, декабрьский холод обжег беглянке плечо, будто плечо обнажилось. Сразу же, до сих пор очень мешавший Вике чужой запах от пальто, перестал ее раздражать, потому что она поняла, что именно пальто Вериной бабушки спасло ее сегодня ночью.
Вика повернулась, пальто сдвинулось еще больше, девочке стало холоднее и, то ли от этого, то ли потому что ей нос пощекотали пахнущие чужими духами длинные волоски песцового воротника, но Вика вдруг громко чихнула. Она испугалась, что обнаружила себя, замерла, прислушиваясь, и в это мгновение услышала громкие хлопки больших птичьих крыльев и последовавшие за этими звуками гортанный возглас:
- Кар-р! Кар-р-р! Беззобраз-з-зие. Без-о-о-браз-з-зие! Кар-р! Кар-р-р!
Вика еще больше испугалась, вскочила, хотя даже не сразу поняла, что это кричит огромный ворон, усевшийся на край невысокого ограждения веранды. Воздух был еще серым и уставшие, измученные бессонницей глаза девочки едва могли различить силуэт большой иссиня-черной птицы. О том, что это именно ворон, а не ворона, птица ей сказала сама, когда чуть тише и миролюбивей, но так же громко ей представилась:
- Милош! Кар-р-р! Милош хороший! Ха-р-ро-ший! Кар-р-р! Милош хороший!
- Ой, мамочка! Что это? - воскликнула Вика и в испуге вскочила на ноги.
Она боялась, что проснутся хозяева дома, что ее обнаружат на этой холодной веранде, и что, и это самое страшное, отдадут ее тетке Нинке! Удивиться тому, что птица разговаривает человеческим голосом, она не успела - пулей выскочила за калитку, которую Вера предусмотрительно с вечера для нее оставила открытой. Уже спрятавшись за углом дома, Вика услышала скрип открывающейся в доме входной двери и громкий оклик Вериной мамы: