– Сволочь!
– Работа у него такая.
– Игорь, я с Сашей Лисовской не спал.
– Верю. Но кто еще поверит?
– Ее можно спросить.
– Этого делать никто не станет. Дрон, кому-то нужно набрать на тебя «лыка в строку». Грязную компру. И пока набирают. Успешно. Мне продолжить?
– Валяй.
– Эта девушка, Наташа Макарова, открыла квартиру своим ключом.
– Ей могла дать Саша…
– Мог кто угодно. А мог и ты. Дальше?
– Ага.
– Пришла с полными судками готовых кушаний, загодя заказанных по телефону аж в «Праге». Кем бы ты думал?
– Мной?
– Да. Пришла, прибралась в квартире, все приготовила… Ее пальчики везде.
– Погоди, Игорь! Но ведь кто-то был с ней?
– Нет. Она девственница. Девочку раздели, или она сама разделась, и придушили. Впечатляет?
– Не особенно.
– Никаких других отпечатков, кроме твоих и ее. Причем ты, как особо циничный субъект, с аппетитом откушал водочки с крабовым салатом после убийства… Маньяк? Маньяк. – Игорь помолчал, спросил: – Ну, что скажешь?
– Ничего. Лучше коньячку еще хряпну.
– Хозяин барин.
Я плеснул себе коньяку, вопросительно посмотрел на Игоря, тот покачал головой. На нет и суда нет. Хотя пьянство в одиночку, пусть и в компании, признак начинающегося алкоголизма. Впрочем, одному не только пить плохо, но и жить. Одиночество чем-то сродни смерти.
– Чего мрачный? – спросил Игорь.
– А есть повод веселиться?
– Мы живы. А с остальным – разберемся.
– Как я понял, ты таки подписался, Крутов.
Игорек сидел в кресле неподвижно, как огромное каменное изваяние.
– Да, я подписался, – произнес он одними губами. – Очень не люблю, когда душат девчонок. Достану и исполнителей, и заказчика.
– По закону?
– По понятиям.
Крутов плеснул себе коньяку на донышко, выпил глотком:
– Дрон, почему ты хотел встретиться в управе?
– Я хочу поговорить с Тамарой.
– Вдовой Крузенштерна?
– Женой.
– С женой?
– Я не уверен, что он убит.
Игорь помрачнел:
– Олег, погоди… Я понимаю, Круз был твоим другом… Я читал ориентировку. Все ясно как день. Никаких разночтений. Шанса спастись у него не было.
– Я не поверю, пока не переговорю с Тамарой.
– Ты полагаешь…
– Да. Полагаю. Дима вполне мог сам организовать собственное «убийство». Особенно если была вероятность настоящего при новом руководстве «Континенталя».
– Так.
– Возможно, что так.
– Ты настаиваешь на встрече с Томой?
– Да.
– И как ты это себе представляешь? Она с детьми сейчас не просто под колпаком, она под тройным колпаком!
– Ты генерал, тебе виднее.
– Я не могу ни к себе ее вызвать, ни к ней тебя отвезти.
– Думай. В ГУБОП на допрос как свидетеля ее вызвать могут?
– Могут. Если она и приедет, то с кучей охраны и с бандой адвокатов от заботливого Шекало.
– Отсечь?
– Чтобы достоверно – маловероятно.
– В туалет она может захотеть?
– В туалет?
– Ну. Расплакаться, потом пойти умыться. Следователь, что ведет дело, по положению генерал?
– Нет.
– Тогда пусть беседует с ней в генеральском кабинете.
– Это ты к тому, что…
– В генеральском кабинете должен быть туалет. И душ. Нет?
– Да.
– Вот там я и буду ее ждать.
– Хм… Гладко было на бумаге…
– А вот дальше думай ты.
– Угу. – Крутов уже о чем-то напряженно раз-мышлял. – Положим, в здание ГУБОПа я тебя про-веду…
– Не сомневаюсь.
– И с кем надо договорюсь…
– Надеюсь.
– Тебе нужно имидж сменить. Ты сейчас в «горячем» розыске, а бдительного сержанта не может просчитать никто.
– Нужно – сменим. Может, мне «сексуальным меньшинством» нарядиться?
– Может.
Крутов оглядел меня оценивающе. Встал. Открыл дверь:
– Настя?
Настя Сударенкова объявилась в довольно мрачной комнате-кабинете во всем блеске и великолепии. Блеск был куда большим, чем на московской улочке: единственной конкуренткой красавице лейтенанту здесь была потускневшая кустодиевская купчиха на стареньком календаре, второй век занятая бесконечным чаепитием. Женщина, конечно, в соку, но я небольшой любитель полненьких. Может, еще время не пришло понять всю прелесть домашних купеческих див?
– Посмотри на этого господина и подумай, что можно с ним сделать.
– Думаю, многое, – усмехнулась девушка. – Шампанское он мне уже предлагал.
– Я в смысле имиджа.
– Изменить до неузнаваемости?
– Скорее до невозможности идентифицировать.
Крутов подошел к столу, открыл папочку, извлек оттуда листок. На листке был я, собственной персоной. Молод и отчаянно хорош собой. Черно-белая фотоксерокопия под достойной красной шапкой: «Внимание! Розыск!»