М-да… «Эйк лежал в ванне и ловил глюки. Глюки ему не нравились… А в это время из звездолета вышел робот по кличке Железный Чувак».
– Кофе готов. – Настя появилась с подносом и поставила его на столик. Присела в соседнее кресло.
Нет, зачем красивые девушки с замечательными веснушками на милом, чуть вздернутом носике становятся лейтенантами, мне не понять. Красота сама по себе столь редка, что место ей в музее. Вернее, на подиуме: терпеть не могу краеведческих музеев, где под запыленным стеклом бережно хранится, скажем, носовой платок, в который сморкался проездом сам Николай Гаврилович Чернышевский! Ничего в такой экспозиции нет, кроме провинциального чванства: дескать, не в одних столицах творится история! С последним я согласен, но… В музеи порой идут люди работать «старичками» и «старушками». От возраста это никак не зависит. Зато живут долго, как черепахи!
А женская красота… Она преходяща, недолговечна, уязвима, трогательна и неуловима, как музыка, как дуновение ветра, как легкая дымка летним теплым днем… А мужики… Ее-то они как раз чаще всего и не замечают. И делятся на коллекционеров и эстетов. Коллекционеры вылавливают бабочек да накалывают на булавки; эстеты рассуждают и думают о символах, а не о людях.
– Олег, кофе остынет.
– Не успеет.
Отхлебываю, пододвигаю к себе телефон:
– Защищен?
– Да. Технари «чистят» здесь все два раза в день.
– Как Маленький Принц – вулканы?
– Вулканы?
– Ну да. Маленький Принц чистил вулканы. Чтобы они не разорвали его планету. Впрочем, мы все этим занимаемся. И ты, и Крутов, и я, грешный.
– Где-то я слышала…
– Это Экзюпери.
– Ну да. У меня и книжка есть. Я даже пыталась ее прочесть. Но дошла только до слоненка в удаве. И мне стало страшно. И жалко слоненка. Вот я и не стала читать дальше.
Я рассмеялся:
– Аналогично. Я начинал Экзюпери и в десять лет, и в двенадцать. И тоже закрывал на слоненке. Прочел только в двадцать два, когда, так сказать, окреп физически и морально. Впрочем… Я до сих пор боюсь змейку, которая ужалила Принца. И еще мне жалко Лисенка. Странно… Слова «жалить» и «жалость» похожи.
– Вы о чем, Олег?
– Теперь уже сам не знаю.
Глава 17
И что теперь? Чтобы хоть как-то прояснить ситуацию, нужно звонить в «Континенталь». Впрочем, в свете новых веяний и назначения господина Лаврентия Шекало это может быть чревато. Хотя чего бояться в этой жизни, кроме мух? А мухи – это маленькие птицы! Только умнее.
Ну да! А кто умнее мух и прочей летучей твари? Конечно Николай Николаевич Кулдаков! Я познакомился с ним в позднем отрочестве, через Круза: они вместе занимались то ли в радиомодельном, то ли в электротехническом кружке. Вообще-то, несмотря на убойную фамилию, он был классическим маменькиным сыном: рыхловатый, веснушчатый и шибко умный. Да и прозвище у него было вовсе не Кулдак, а Ника. Даже не прозвище – уменьшительное от Николай с легкой руки матушки пристало к нему пожизненно, хотя Ника уже после двадцати до красноты злился, когда его именовали именно так. Но что поделать, Ника, он Ника и есть.
Как-то он пришел к Димке в гости, попаять что-то там жутко умное и коротковолновое, уходил вечером, и угораздило его нарваться на нашенских мальчуганов, Кишку и Злыдня. Ника легкую такую проверку на вшивость профукал полностью, и быть бы его холеным щекам битыми, да Димара вовремя вышел на балкон втихарика от предков выкурить заныканный бычок – вы-скочил, вопрос разъяснил.
У меня, по правде сказать, душа к Нике Кулдакову не сильно лежала, но впоследствии я философически отнес сие к отроческому максимализму, когда трусость является наименее простительным недостатком, а крепкие кулаки – наиболее предпочтительным достоинством. Дима меня убедил: не все рождены бойцами, и при заячьей душе мозги могут быть золотыми и даже бриллиантовыми. Он – учен, ему – виднее. В тот же «Континенталь» Ника Кулдаков был пристроен по Диминой настоятельной рекомендации, быстро выдвинулся и занял пост начальника технического отдела, ставшего вскоре именоваться пышно: компьютерный центр. Вот его-то номер я и набрал. Подвиги Рембо от него я требовать не стану, а вот кое-какую информацию – пожалуй.
– Вас слушают, – раздается в трубке женский голос, похожий на скрип ножа по стеклу.