Порученец дальше: «А чтобы вон там гладкие валуны беспорядочно эдак громоздились, лучше — из фаросского гранита, с красным таким отливом. Идея вам понятна?» — И передает следующую пачку денег. «Дизайнер постарается». — "Да, и что-то шумливо у вас. Волна прибоя должна биться о берег с ритмом семь-восемь наплывов в минуту. И ветер, пожалуйста, умеренно охлажденный, типа «бриз». — «Да как же мы…» Порученец передает еще несколько пачек. «Сделаем». — «Ну вот. Да, и еще… Боссу нравится, чтобы вон там вот, у горизонта, три чаечки парили, лениво так, сонно…» Администратор, уже без споров, принимает очередную пачку баксов.
Через неделю новый русский приезжает в отель, выходит прогуляться на пляж, устраивается в шезлонге, перебирает пальцами сыпучий песок, любуется на грубовато-дикое нагромождение гранитных валунов чуть вдалеке, слушает размеренный шелест волн, подставляя лицо прохладному бризу… А там, у горизонта, парят три чайки… Новый русский щурится блаженно, вздыхает, произносит: «Да-а-а… Такую красоту за деньги не купишь».
Дима Крузенштерн улыбнулся невесело, спросил:
— И к чему ты?.. Сейчас мы сидим вполне как «старые русские». Ни охраны, ни омаров.
— Да брось, Дим. Тебе не надоело жить «за забором»? Охрана, закрытые заведения, закрытые встречи… Чтобы нам вот так вот запросто за шашлычком с водочкой посидеть, проводишь целую операцию по «скрытному проникновению на объект». Да и я тут… Как шпион-подпольщик. Это в родном-то Подмосковье. «А в Подмосковье ловятся лещи, водятся грибы, ягоды, цветы…» Дим, это и есть теперь «новое русское счастье» — жить в родной стране «за колючкой»?
Круз внимательно посмотрел на меня, сказал серьезно:
— Что делать, Олег. Мы играем на деньги. Это очень большие деньги. Очень.
Да и… Если бы только деньги… Ты ведь и сам понимаешь.
Глава 11
— Понимаю. Тем более — сколько мне здесь сидеть?
— Тебя необходимо поберечь.
— Куда уж больше. Шизею.
— Что так?
— От безделья.
— Может, тебя на курорт отправить?
— Не-а.
— Дронов… А если бы я попросил тебя пошизеть еще маленько, а? Ты как?
— Можно. А зачем?
— «Отмыться».
— Во-первых, черного кобеля… ну, дальше ты знаешь. А в-десятых, был бы «заляпан», уже давно бы отпели.
— У нас на тебя виды. Нужно, чтобы был чистеньким, как ангелочек.
— Да я в Штатах уже «отмылся» до костей! Даже хотел было на работу пристроиться.
— По специальности?
— В супермаркет. Сторожем.
— Сильно ты там нужен…
— Вот и я так подумал. Круз, я ничего не делаю.
— Тебя ведь не это на самом деле беспокоит.
— Не-а. Не это.
— Во-о-от. Жениться тебе надо.
— Ага.
— Домом обзавестись.
— Большим. С бассейном.
— Ну, на бассейн у тебя не хватит, а вообще-то со временем…
— Сильно ты умный.
— А то… Банкир должен быть психологом.
— Или — психиатром.
— Или так.
— Пока ты будешь психологические изыски строить, я как раз и стану натуральным психом. Так чего еще мне нужно поиметь со временем?
— Дрон, не заводись.
— Со временем… Над временем невластен никто, даже банк. А оно убегает.
Как вода сквозь пальцы.
— Олег… Я же сказал: мы имеем на тебя виды.
— Хм… Звучит заманчиво. Как предложение руки и сердца.
— Ты хоть как-то за прессой следишь?
— Символически. Эпизодически. В дачный сезон это неактуально. Совсем.
— А что актуально?
— Две недели подряд, пока дождички полоскали, — народ по грибочки подавался. А сейчас — не знаю. Загадка русской души.
Мы расплескали еще грамм по пятьдесят, выпили.
— Круз, историю хочешь? — спросил я.
— Мировую?
— Да нет, из жизни.
— Валяй.
— Еду я как-то в электричке…
— Куда это ты ездил?
— На садовый участок.
— Решил обзавестись недвижимостью?
— Не-а. Помогал семье Васнецовых крестьянствовать. По-соседски.
— Сложно мне это представить…
— Что помогаю?
— Что с соседями общаешься.
— Это они со мной.
— А-а-а…
— У них девица на выданье.
— Велика ли девица?
— Сорока пяти еще нет.
— Ну… Тогда…
— А дочке ейной — все восемнадцать.
— Так тебя за кого садоводы сватают — за маму или за дочку?
— Пока не разобрался. Да и они, видно, еще не решили.
— Когда решат, сообщишь?
— Дима Иваныч, прекрати сбивать с сути вопроса. Я тебе историю рассказываю.
— Вот, значит, как.
— Ну.
— Весь внимание.
— Проезжаем какой-то городишко районный. Задками, понятное дело. Чтобы тебе легче представить — что-то вроде Наро-Фоминска, но поободраннее.
— Считай, что представил.
— Знаешь, сталкеровский такой сюжет. Пути. Брошенные цистерны. Свалка неизвестно чего. Какие-то шалаши из дерьма и жести — бомжатник. Пестрые ленты по ветру — кто их развесил, зачем, неведомо. Торцевые красные кирпичные стены каких-то жилищ. Край огорода — на нем ничего не может расти; посередине — лужа солярки. Слепой домик врос в землю по самые окна, ставня отодрана с мясом, но со двора дымок вьется, живут там. Смотрю на все это и произношу непроизвольно вслух: «Странный город».
Девчушка там играла на соседней лавке, маленькая совсем, лет шести. С куклой. Расслышала мое замечание, глянула за окно, махнула рукой совсем по-женски, как ее мама или бабушка сделала бы с приговором: «Чего от них ждать», и произнесла: «А, поломанный он». Ты понял, Круз?
— Чего ж тут не понять…
— По-ло-ман-ный! Словно жестокие дети порезвились. Как с игрушкой. С чужой игрушкой! А нам теперь можно или починить, или выбросить! Поломанный город.
Поломанная страна.
— Дронов… Может, тебе действительно…
— Может. Это я на «измену подсел». В хорошем смысле этого слова. Пройдет.
Вместе с жизнью. Знаешь, зачем я тебе это рассказал?
— Воспитываешь.
— Ну. А то вы, банкиры, далеки от народа, как декабристы в декабре. Кстати, выросло поколение, которое не знает ни кто такие декабристы, ни кто такие октябристы. Октябрят с пионерами тоже не знает.
— Узнают, кому нужно.
— Понимаешь, Круз… Я растерялся. Столько времени в Штатах просидел, чувствовал себя как на Луне. Думаю, прикандыбаю домой, полегче станет. Фигушки.
Здесь я — как на Марсе. Ни хрена не понимаю. Что-то с головой.
— У тебя?
— Да окосел я сидеть уже в этой тмутаракани и изображать, что такой же, как все! И так уже, как рыба камбала, слился с местностью, вывернул глазенки на один бок и тупо лупаю ими в верхние слои: я не я и хата не моя. Как известно, камбалу акула хватает не глядя, да и смысла глядеть нет: ее действительно нельзя заметить, но… Когда грозная акулья тень движется по дну, камбала боится, трусит смертельно, и эти самые флюиды страха, будто волны, расходятся вокруг; их каким-то восьмым чувством улавливает хищница и хватает застывшую от ужаса рыбешку с хрустом и смаком. Поперек хребта.
Одним махом я накатил лафитник водки, разжевал кусочек ветчины, выдохнул:
— Бояться мне здесь некого и незачем. Но от такой насыщенной жизни и помереть недолго, а?
— Дрон, прекрати! — возмутился Круз. — Работой мы тебя пока не загружаем намеренно, нам осенью понадобится твоя голова, максимально свежая. Но раз ты так исстрадался… Хорошо. Придумаю я тебе трудотерапию. Разберись покамест с Покровском. И тебе занятие, и нам не без пользы: есть у нас там свой пиковый интерес.
— Покровск?
— Да.
— Что там? Опытный завод? Объединение «Ураган»? «Точприбор»?
— Ну вот, а говоришь, буквы забыл, газет не читаешь.
— Завод электрооборудования тоже?
— Этот группа Раковского уже к клешням прибрала, плетью обуха не перешибить.
— А попытаться?
— Верным путем идет ход ваших мыслей, товарищ!
— А то… — пожимаю плечами.
— Компьютер у тебя с собой?
— Обязательно. Ржавеет в груде тряпья.
— Через пару дней подошлю тебе материал. На лазерных дисках.
— Иваныч, раз такое дело, мне бы самому по городку побродить, местную прессу почитать, на рынке потолкаться…
— Там есть кому толкаться. Ты у нас думный боярин. Вот и думай.