Через столик от меня расположились две девчушки. Пепси они уже не выбирают, пьют что покрепче. Вот предыдущее поколение молодых — пепси было внове, а кока еще не вошла в обиход; уже не было комсомола, а водка и кухонно-философские разговоры «обо всем» стали неактуальны; царствовали Виктор Цой, Арбат, Шевчук…
Краем уха ловлю щебет девчонок… М-да… По сравнению с теперешними молодыми те кажутся просто романтиками.
Каждое поколение, каждый век лепит своих кумиров, отдавая дань неофициальному культу. В тридцатые — Чкалов и Отто Юльевич Шмидт, в шестидесятые — Гагарин, Окуджава, Визбор, Вознесенский, Стругацкие, в семидесятые — восьмидесятые — Высоцкий, Макаревич, Пугачева, Цой, «Наутилус», Шевчук… Но вот настали девяностые, набрали скорость, век летит к закату, к закату движется тысячелетие… И — что? Не считать же всерьез культовыми мальчиками «нанайцев» вкупе с интернациональными Иванушками, а культовыми девочками «лицеисток»… Или — считать?
Похоже, мы все вернулись в предысторию, в эпоху «шаманидов», и единственной культовой фигурой, «героем нашего времени», является могучий напряженный фаллос, на который, как на кассовый чек, нанизаны долларовые бумажки самого значимого достоинства. Если, конечно, единичку с нуликами, даже прорисованную на хорошей бумаге, вообще можно считать достоинством.
— Вы крутите головой, как вентилятор! Сначала я заметил ноги под коротеньким легким платьицем, поднял глаза на девушку: веснушки на носу, смеющиеся зеленые глаза, густые выгоревшие волосы уложены в «ренессансный» каскад. Красиво, добротно, хорошо!
— Меня предупредили, что вы легкомысленный, но не сказали насколько.
Пригласите присесть?
— Приглашаю. — Энергичный жест рукой и кивок, больше похожий на движение только что разнузданного коняки, должны подтвердить мое недоуменное удивление.
Девушка присела, представилась:
— Настя Сударенкова. Лейтенант. — А в ее глазах плескалось столько солнца, что…
— Ну, тогда я, как водится, генерал. От инфантерии.
— Вас никак не примешь за пехотинца… Ну надо же! Милая барышня не только представилась по званию, но еще и знает значение слова «инфантерия»! Поторопился я с эпитафией юному поколению!
— Олег Владимирович, не рассматривайте мои ноги так откровенно!
— Вас это отвлекает от несения службы, лейтенант Настя? — невинно поднимаю я брови. И уже догадываюсь, чьи это генеральские шутки! Сосредоточиваю взгляд на девичьих лодыжках, шепчу заговорщически:
— Исключительно для конспирации…
Шампанское вы пьете, лейтенант?
— Для конспирации?
— Для нее.
— Не в это время дня.
— Что для вас принести? Сок манго?
— Чтобы жизнь сразу — сахаром?
— Намек понял. Тогда грейпфрутовый?
— Лучше — лимонный. Но не сейчас. Сейчас нежно возьмите меня под руку и идем к машине: темно-синий «фолькс». Кругов нас ждет.
Девушка обаятельно улыбалась, слова произносила тихо и задушевно, словно завлекала меня в постель величиной с Сахару. И это правильно: случайные «уши», вроде девчонок-малолеток, реагируют не на смысл слов, а на тон, каким они сказаны, и если слова «боковым слухом» часто не улавливаются вовсе, то тон — всегда. И что они решат? Что к куцему мужичку подкатила шикарная телка «по договоренке», видать, от мужа гуляет, повлекла его в свою тачку, судя по прикиду, «разгонную», и отвалила с шиком.
То, что ход их мыслей я смоделировал правильно, доказывали теперь уже прямые, оценивающие взгляды подружек, направленные нам в спины: надо же, альфонс не альфонс, а за ним такая краля подкатила! Видно, в штанах что-то особенное!
Знали бы эти милые крошки, что перед ними сейчас сам «маньяк-душитель», поперхнулись бы своим мороженым!
Девушка села за руль, с шиком отъехала и повела машину по бесконечной анфиладе московских переулков так лихо, что я сразу произвел ее из Насти в Анастасию. На таких «американских горках» любой хвост отвалится сам собой.
Подумалось: умеет Кругов подбирать кадры… Но мысль сию я тут же отбросил, как отдающую завистью. Зачем мне это?
То, что Анастасия порулила не в управу, я догадался; ну что ж, Крутов генерал, ему виднее.
Вышли мы в Замоскворечье. Проскочили хитрой чередой проходных, через реконструируемые дома, пока не впилились в обитую допотопным дерматином дверцу заброшенного, прошлого века, купеческого домины за литой, проломанной во многих местах оградой. На стук открыл сторож, бегло оглядел нас, пропустил, прикрывая дверь; двигал он ее слишком тяжело, чтобы не закралась мысль: под дерматином, содранном с натуральной двери пятидесятых, укрывалось литое пуленепробиваемое сооружение.
По запущенной лестничке поднялись на второй этаж. Девушка пропустила меня через «приемную», открыла дверь в кабинет. Доложила:
— Доставила.
— Хорошо. Хвосты?
— Чисто.
— Были или сбросила?
— Не было.
— Подожди внизу.
— Есть.
Как только дверь за девушкой закрылась, Крутов встал из-за стола, подошел ко мне, мы крепко пожали руки.
Игорь указал жестом на два старых, годов шестидесятых, кресла у журнального столика в углу. Расселись.
Крутов погрузнел, заматерел. Плечи у него и раньше были немаленькие, теперь — казались вовсе огромными; белоснежная сорочка от Босса, галстук и костюм от Версаче, туфли от Армани — все это сидело на Игоре так, словно он носил сие великолепие не то что сызмальства, но родился в нем. Легкие отклонения от принятого «протокольного» стиля только подчеркивали респектабельность: вещь для человека, а не человек для вещи. Перехватив мой взгляд, насмешливо бросил:
— Хорош?
— Как икона.
— Клиент пошел солидный. Нужно соответствовать.
— Понимаю.
— Коньячку? Для разговора?
— Соточку.
Крутов выудил из-под кресла початую бутылку любимого им великовозрастного коньяка «Армения», разлил по двум простым советским «слезным» стаканам.
— Закусить?
— Чтобы коньяк испортить?
— Это верно. За встречу.
Мы стукнулись донышками, неспешно выцедили янтарную жидкость. Закурили.
— Убитая девчонка у тебя в квартире — ведь не причина, а следствие, так? — Крутов испытующе смотрел на меня желтыми тигриными глазами. Вот взгляд у него не изменился, это точно.
— Так.
Игорь затянулся, выдохнул:
— Рассказывай.
Глава 15
— Рассказывать? Лучше я буду спрашивать.
— Это как знаешь. Мне нужно знать только одно: нынешняя подстава связана с твоим прошлым?
— А что у нас не связано с прошлым? Крутов поморщился:
— Олег, давай без философий и по существу. Уж очень люди тобой всегда занимаются конкретные.
Да и мы не абстрактные, нет?
— Я точно нет, а с тебя — станется. Где ты был в последнее время?
— Сначала в Штатах. Потом в Подмосковье.
— Безвылазно?
— Да.
— Чего тогда сорвался?
Я прикурил очередную сигарету от бычка, спросил:
— Игорь, теракт в отношении вице-президента «Континенталя» — это твой профиль? Крутов кивнул:
— Да. Значит, все так, как я и предполагал: подстава связана с убийством Крузенштерна.
— У тебя есть досье на нового президента банка?
— Господина Шекало?
— Да.
— Очень скромное.
— Чист как стекло?
— Хуже. Как ангелочек с крылышками. — Игорь поднял глаза к потолку. — Шекало Лаврентий Игнатьевич. Имечко же ему родители дали…
— Да и фамилия красивая.
— Ну. Тридцать пять лет, московский финансово-экономический, руководство приватизацией и прочими радостями где-то в провинции.
— Не Покровск?
— Нет. Тверь, Вятка, Самара? Сейчас не упомню. Уточню. Да и подвизался он там недолго. Переезд в Москву. Среднее местечко сначала в госналогслужбе, потом в Минфине, потом где-то при президентской администрации.