Она во втором ящике слева.
— Я схожу, — вмешивается дуралей Антуан.
— Я сказал, пусть сходит Элен.
Тем не менее Ж. П. Г, невесел. Он чувствует, что все вокруг него неустойчиво, что его куда-то несет.
Элен возвращается с вином. Корсаж ее между грудями натянут туже, чем обычно, и она не решается смотреть на отца.
Думает ли еще Мадо о мужчине, приславшем ей две тысячи франков? Не жалеет ли, что вернула их?
«Еще один оригинал. Их немало в провинции», — говорит она себе. Нет, Мадо не скажет «оригинал».
Она всегда говорила: «Чокнутый».
Доктор скажет: «Больной».
А вот г-жа Гийом…
За столом один Ж. П. Г, ест за четверых.
8
В тот же вечер у жандармского капитана на улице Вильнев играли в бридж. На чайном столике громоздились ломтики кекса, испеченного хозяйкой дома.
Женщины рассматривали альбом с фотографиями.
За игральным столом сидели капитан, директор лицея, комиссар железнодорожной полиции и г-н Мартен, страховой агент, живущий по соседству: достаточно постучать в стенку, и он придет.
— Мне, кажется, знакомо это лицо, — сказала жена комиссара, маленькая толстушка, указывая на фотографию, снятую во время загородной экскурсии и запечатлевшую человек двадцать сразу.
Капитан, разливавший гренаш[6], наклонился над альбомом и стал всматриваться в карточку.
— По-моему, это кто-то из лицейских учителей, — продолжала жена комиссара.
— Уж не господин ли Гийом? — бросил с места директор.
— У него густые каштановые усы.
— В таком случае это он.
Несмотря на неприступный вид и волосы, подстриженные бобриком, директор держался у жандармского капитана непринужденно. Он отхлебнул из рюмки и, тасуя карты, признался:
— Я как раз размышлял, не помешался ли Гийом.
Сначала, несколько дней тому назад, он беспричинно набрасывается на ученика и яростно трясет его. Вчера возобновляет в лицее занятия и перед всем классом зажигает папиросу, хотя никогда раньше не курил. Его жена приходила ко мне, поделилась своими опасениями, и я решил послать Гийома на несколько недель в Юра, откуда он родом.
Комиссар, худой, низкорослый мужчина, был целиком поглощен картами.
В окрестности Доля? — тем не менее поинтересовался он.
— Да. Я только что просматривал его личное дело.
Он из деревеньки Серван.
— Любопытно!
— Почему?
— Ломтик кекса, господин Мартен?
— Потому что один из моих инспекторов тоже уроженец Сервана.
— Вам ходить, капитан.
В полночь гости распрощались на тротуаре, и вскоре голоса их затихли в глубине пустынных улиц под мелким и теплым весенним дождем.
В девять утра комиссар пришел на вокзал, в левом крыле которого, рядом с платформой отправления дальних поездов, находился его кабинет. Комиссар всегда здоровался за руку с обоими своими инспекторами.
Пожимая руку Гонне, он о чем-то вспомнил, наморщил лоб, и в голове его всплыла фамилия Гийом.
— Кстати, — сказал он, — в Ла-Рошели живет ваш земляк.
— Уроженец Сервана?
— Да. Это учитель немецкого языка в лицее. Зовут его Гийом, Жан Поль Гийом. Впрочем, говорят, на днях он спятил.
Жан Поль Гийом? — повторил Гонне, в свою очередь морща лоб. Потом тряхнул головой и отрезал:
— Не может быть.
— Почему?
— Потому что Гийом в Индокитае.
— Вы уверены?
— Он мой друг детства, мы с ним на «ты». Он чуть не женился на моей сестре, и только случайность помешала свадьбе.
Комиссар пробурчал что-то вроде: «Я здесь ни при чем», и проследовал к себе в кабинет. Немного погодя, принеся ему бумаги на подпись, Гонне переспросил:
— Вы уверены, что директор имел в виду Серван?
— Абсолютно. Позвоните ему, если желаете.
Дождь ночью шел всего два часа. Так продолжалось уже несколько дней, и каждое утро небо было совершенно ясным.
Рынок ломился от молодой спаржи, появились не, только красная и черная смородина, но даже корзинки с земляникой.
В семь утра Элен отправилась туда — она делала эта два раза в неделю. Когда она вернулась, Антуан кончал завтракать.
— Мама еще не спускалась?
— Только что ушла наверх.
— А отец?
— Кажется, еще в постели. Говорит, что устал.
Антуан утирает губы, надевает фуражку и берет книги. Элен застилает кухонный стол старыми газетами и раскладывает овощи. Чуть позже спускается озабоченная мать и отдает дочери распоряжение:
— Отнеси отцу чашку горячего молока.
Ж. П. Г, не болен. А если плохо спал, то лишь потому, что с вечера переел. Когда в семь часов он проснулся, под носом у него, дрожа от колыхания штор, играл на подушке солнечный зайчик, который каждое утро добирался сюда. Ж. П. Г, решил поспать еще.
Потом в комнату вошла жена. Сквозь полусомкнутые ресницы он видел, что она враждебно наблюдает за ним.
— Спишь?
Он сделал вид, что просыпается.
— Ты плохо себя чувствуешь?
— Не знаю. Думаю, мне лучше полежать.
Эта уловка поможет ему обрести покой. Кроме того, Ж. П. Г, не хватает духу снова мерить шагами улицы, а заглянуть в кафе «Мир» он не осмелится — там рискуешь встретить Мадо и ее сожителя.
— Доктора вызвать?
— Нет. Я хочу пить.
Теперь он опять один и ждет, глядя в потолок. Это состояние напоминает ему ежегодную ангину, которой он подвержен с наступлением первых холодов в конце октября — начале ноября.
Он и впрямь устал. Ноги под влажными простынями словно налиты свинцом. Он слышит, как открывается и закрывается за Антуаном входная дверь. Потом различает шаги Элен на лестнице.
Дочь входит с чашкой молока в руке и вносит с собой утреннюю свежесть улицы. Кожа у нее порозовела, волосы словно унизаны жемчужинками росы.
— Нездоровится? — спрашивает она.
— Да нет.
Он сидит в кровати, откинувшись на две подушки, улыбается дочери и пьет молоко. Когда у него ангина, в молоко добавляют две капли йода.
— Что говорит мама?
— Ничего не говорит. Расстраивается.
Элен оставила дверь полуоткрытой и держится довольно далеко от постели. Ж. П. Г, не спускает с нее глаз, и это, видимо, смущает ее, вызывает в ней невольную тревогу.
— Ты довольна?
— Чем?
Ж. П. Г, не решается объяснить. Просто не может.
Он отдает себе в этом отчет и, маленькими глотками отпивая молоко, смотрит на обнаженные руки дочери.
«А не рассказать ли ей все, как рассказывают подружке?» — мелькает у него мысль.
Пустая затея! Неосуществимая, как и желание поговорить с Элен о письмах, которые она подбирает в погребе на куче угля.
Девушке не по себе. Может быть, она догадывается о нависшей над ними опасности.
— Сейчас вернусь за чашкой, — торопливо объясняет она. — Тебе больше ничего не нужно? Окно открыть?
— Да.
Свежий воздух врывается в комнату. Ж. П. Г, ставит теплую чашку на ночной столик, забирается под одеяло.
Элен спускается по лестнице, и в столовой слышатся приглушенные голоса.
Ж. П. Г, забыл попросить принести ему какую-нибудь книгу. Правда, желания читать у него нет, но нет и желания думать. Он смотрит, как разрезает комнату пополам широкий солнечный луч, в котором танцуют миллионы крохотных пылинок. С таким же успехом они могли быть светилами, брошенными в бесконечность.
Хотя окно открыто, запах спальни не выветривается, и Ж. П. Г., сильно потевший ночью, чувствует, что все тело под пижамой у него влажное. Это ощущение стало особенно острым после прихода Элен, так посвежевшей на улице.
Он бесшумно встает, нащупывает домашние туфли, смотрится в зеркало и находит, что цвет лица у него желтый. По утрам, когда усы обвисают, а голова взлохмачена, он вообще нехорош собой.
Ж. П. Г, никогда об этом не задумывался, но теперь это его смущает. Он вспоминает о кружевных подушках Мадо, розовой ванне, где сверкали крупинки ароматической соли, о флаконах с духами, а также о том, какой гладкой была в те времена его грудь, безволосая, еле тронутая загаром.