Славка — бывший борец-вольник с головой, плавно переходящей в шею.
У него только одна слабость — героин. При чем он так взвинтил дозу, что родителям приходилось загонять ему двухсотграммовый стаканчик от чипсов Принглз, полный розоватой афганской геры, каждые две недели.
Половину стаканчика забирал положенец зоны, поэтому Славка пользовался огромным авторитетом среди братвы.
Со мной он общался только по тому, что я когда-то учился с сестрой его жены. А кто не мечтал в тайне приласкать сестренку собственной жены?
Суть нашего общения сводилось к тому, что Славка, влупив очередную дозу, любил внушительно растолковывать мне суть понятий как она есть, время от времени проваливаясь в бредовый пинак и полузакатывая глаза. Это делало его похожим на мертвого Ельцина.
Мало что изменилось и сейчас, когда я сижу перед ним и выслушиваю какой я дурак, что сбежал с колонки, наблюдая как сигарета выпадает из его рта, прожигая новые дырки в его похожей уже на расстрелянную птичьей дробью олимпийке Найки.
— Денег не дам — шелестящим шепотом вещает мертвый Ельцин, а мне все лезет на глаза его красивый кожаный бумажник, небрежно брошенный на столе.
— Орандж джус будешь?
— Ты имеешь в виду апельсиновый сок?
— Не-а, дурила, оранж джус!
— Ага, давай. Джус так джус.
Славка плывет на кухню. А я продолжаю любоваться его сексуальным бумажником. Я уверен, в бумажнике решение всех моих проблем. Гостиница на горном курорте, заснеженные даже летом верхушки скал, лыжницы с крутыми бедрами и податливыми сердцами.
Если повезет тебя спереть, начну трусцой бегать по утрам, честное слово. Хотя если вспомнить сегодняшнее утро — можно сказать уже начал.
У меня есть выбор между льготами таящимися в бумажнике и оранж джусом.
И я выбираю бумажник, потому что сбежал из тюрьмы, когда вокруг не было охраны.
Быстро пихаю прохладный бумажник куда-то в трусы и в ушах включается через динамики сердце.
Бум-бум-бум.
Если Славка заметит, он свернет мне шею, как цыпленку-бройлеру. А потом сядет сверху, переодевшись в этот вызывающе педерастический наряд адептов вольной борьбы, и шурша сушняком, станет толковать, как себя следует вести правильному пацану.
Бум-бум-бум, плыву на полусогнутых на кухню.
Бум-бум, протискиваюсь мимо торчащей из дверцы холодильника жопы мертвого Ельцина, который, похоже, уже забыл, что он там ищет.
Бормочу что-то вроде «Пассать бы мне», бум-бум, входная дверь, бум-бум, кубарем качусь по ступенькам подъезда.
И бегу. Опять бегу. Только бегу уже окрыленной надеждой.
Спрятавшись в подъезде девятиэтажки, в доброй миле от дома Славки, трясущимися руками, как какую-то диковинную птицу, я ласково открываю бумажник. Здравствуй!
Там оказывается два гондона, маленькая записная книжка с позолоченным карандашиком и четырнадцать долларов североамериканских соединенных штатов.
Сам лопатник и то, наверное, стоит больше, но я с сожалением его вышвыриваю. Запально.
Вернуться бы и натянуть гандоны на голову мертвого Ельцина. Месть рэйнджера.
Ладно. Пойду-ка срублю косушку утреннего плова, который вот-вот поспеет в многочисленных Юнус-Абадских чайханах.
На плов-то точно хватит. А за пловом выберу направление для дальнейшего бега.
Честно вам скажу бабы мне не давали очень долго. Целую вечность.
Аж до двадцати лет. Несмотря на все глобальные старания и тот факт, что учился я уже больше года в инязе, где юбок было этак процентов девяносто. Не давали и все. Пойми их!
Так что к двадцатому дню рождения я уже почти потерял всякую надежду и укрепился в мысли, что со мной не все так, и я совершенно не в женском вкусе, когда это вдруг свершилось.
Сбылись мечты долгих мокрых ночей на моем девственном диванчике в кабинете отца, когда книги с четырех сторон с немым укором наблюдали мои простынные судороги.
У маминой подруги тети Раи была дочь Вика. С детства Вике не отказывали никогда и ни в чем, особенный же переполох поднимался если ребенок хотел кушать.
Поэтому годам к восьми Вика была шире меня раза в четыре, хотя и на целых три года младше. Когда мы ходили с мамой в гости к тете Рае, она всегда приветствовала меня одной и той же кодовой фразой — Ну, иди, кавалер! Барышни заждались уже!
После чего я покорно плелся в викину комнату. Предстоял вечер в гостях. А жили они черт-те знает где — это место почему-то называли ТУРКВО.
Вика обычно возлежала на кушетке и непременно что-нибудь жевала. Так мы и росли вдвоем.