Парочка крупных ташкентских мафиозо стали уважаемыми спонсорами крупных спортивных фондов и покупных футбольных команд.
Любите папу, любуйтесь на принцессу, бойтесь стрельцов, и самое главное — помните об интересах других мужиков — чтобы ваша дурь или блажь — например, такой абсурдный шаг, как побег из тюрьмы, упаси бог, не отразились на согражданах.
Организованная преступность джамахирии получила новенькие удостоверения с оттиснутой на корке волшебной птицей Семург, кожаную куртку и маузеры в большой деревянной кобуре.
Неорганизованная преступность поехала в столыпинских вагонах в многочисленные учреждения — делать калоши и мундштуки из плексигласа.
Адаптированная с этой государство-формирующей целью под Среднюю Азию блатная феня прочно слилась с языком великого Навои. Возникла, правда, некоторая естественная чехарда с мужским и женским родом, но это уже простительно. В узбекском языке нет ни мужского, ни женского рода. Поэтому, если замечали, начинающие изучать русский язык узбеки, так шаловливо вольны с категорией рода.
Эту фееричность новой узбекской фени высмеивал диалог дворника и Швондера, от которого Булгаков подскочил бы в гробу:
— Да, есть тут один Дед такой! Махкам — Золотая Ручка. Щипач. Авторитетный. Это он здесь всех щипачей держит.
— Дед. Крутая погоняла! — задумчиво протянул Швондер.
Когда же профессор Преображенский хаял большевистскую тридцатиградусную водку, на столе появлялся пузырь узбекской Русской, жуткой прогорклой бурды с легкими психоделическими эффектами. На зеленой бутылке шрифтом из книги детства — Русские народные сказки была написано «Русская ароги».
Артем между тем сидел неподалеку, и что-то энергично внушал режиссеру. Не думаю, что это касалось оригинальной трактовки Булгакова.
Когда репетиция кончилась и все стали расходиться по домам, мне стало погано. Так не хотелось возвращаться в реальность, в которой, совсем нет места моей больной душе.
А у Артема были хорошие новости. Мы шли ночевать к режиссеру театра, Радику. Там можно пожрать, выкупаться и поспать перед новым броском.
Я рано задепрессил, заседание вовсю продолжалось.
Дома у Радика не было ничего лишнего — совсем ничего. Полный аскетизм. Единственным предметом мебели был моноблок — телик «Шарп» со встроенным видаком. Это сейчас такие не редкость, а тогда просто как синхрофазотрон домашний выглядели.
Радик жил своим театром. Чтобы не умереть с голоду он водил по утрам поливальную машину, мыл трассу по которой позже в офис проезжал сам юртбаши.
Иногда Радик еще разносил телеграммы.
На видак он разорился чтобы писать спектакли своих питомцев.
Жена, потеряв веру в революционность его режиссуры, давно ушла от Радика, и его мама, живущая в двух подъездах, приходила по утрам варить режиссеру кашу и мыть посуду.
Я с удовольствием выкушал маминых щей, искупался в потресканной ванной слоновой кости, и оставив Артема с Радиком в пылу спора о полной бессмысленности жертвы Иисуса, завалился спать на куче какого-то тряпья и старых театральных журналов.
Свобода это рай.
— Вставай, ну, вставай же ты уже!
— Ты, Артем, слышь, давай еще часик, а? Куда нам спешить-та?
— Вставай, говорю тебе, Радик — свалил уже.
— Ну и хрен с ним, тем более спать можно хоть до обеда.
— Идиот, нас менты обложили, даже под балконом вон сидят, звездеец!
Я так и взвинтился в воздух. А Артем переломился пополам в приступе хохота.
— Подпольщик ты гребаный, Ленин, блин, тряпочный — Артему потеха, а я плююсь и иду умываться. Уходя в бега сделайте себе одолжение — обязательно купите зубную щетку в удобном дорожном футляре. Гигиена полости рта.
— Давай быстрее, берись с боку! Поднимай его гада.
Артем уже успел упаковать «Шарп» в его родную коробку, с прорезями ручек по бокам.
— Да ты озверел, Тёмка, он же — твой друг!! Вы же вместе…
— Быстрее бери давай, по дороге дискутировать будем.
— Оставь ты этот телевизор, крыса несчастная, человек нас накормил, в дом пустил а мы! А в театре, что пацаны скажут?