Даже не верится, что телега сочувствия к Энди все еще продолжает поскрипывать. Будь он женщиной, его пожалели бы для вида, ну, скажем, недельку. Но зато уже в следующий понедельник взялись бы за него всерьез, наставительно убеждая продолжать дальше свою маленькую обывательскую жизнь. Да еще распускали бы за его спиной сплетни о том, какая дрянная у него стряпня и как много времени он тратит на служебную карьеру. Женщина, попавшая в беду, — это потаскушка; зато мужика только что не поощряют к этому. В общем, Энди у нас — большой брошенный ребенок, тогда как любая обманутая женщина на его месте была бы покрыта позором на всю оставшуюся жизнь, словно мужская неверность — это ее вина; и не удивительно, что…
— Итак, — говорит Бабс, протягивая мне чашку с травяным чаем. — Значит, Сол дал тебе от ворот поворот.
Не очень-то уверена, что ее фраза полна сострадания, но решаю не заводиться.
— Бабс, — говорю я, — ты не поверишь, как отвратительно он себя вел.
— А, кстати, это его отвратительное поведение как-то связано с Крисом? — спрашивает она.
Я стискиваю зубы:
— Возможно.
— Quel surprise,[13] — говорит Бабс.
Пристально гляжу ей в глаза. Чувствую себя Юлием Цезарем с кинжалом в спине. В то время как Бабс — это Брут, с интересом наблюдающий, как я истекаю кровью.
— Бабс, — взвизгиваю я, — за один день меня кинули сразу два мужика!
Выкладываю свою печальную историю (за исключением той части, что касается оргазма, — не хочу отвлекаться от своей печали).
По мере повествования губы Бабс постепенно сжимаются, пока ее рот не превращается в цыплячью гузку. И тут она начинает:
— Знаешь, Нэт, мне действительно очень жаль. Но давай посмотрим правде в глаза. Крис — это иллюзия. На свадьбах все только и делают, что клеятся друг к другу. Просто раскрой глаза и загляни немного дальше. Сай говорит, что у Криса дурная слава. Когда человеком движут амбиции или наркотики, — а Крисом движет и то, и другое, — он перестает быть надежным. Хотя откуда тебе было знать? Ты просто поддалась соблазну. Все мы рано или поздно поддаемся соблазнам — на то мы и люди. Но, с другой стороны, ты же прекрасно знала, чем рискуешь. Давай подведем итог: ты изменила Солу, а он об этом узнал. И чего ты ожидала? Да, мы частенько подсмеивались над Солом, но ведь он отнюдь не идиот. Ты только подумай, как ему должно быть больно.
Бабс стискивает мою руку и добавляет, уже более мягко:
— Ну же, Натали. Ты ведь знаешь: я тебя обожаю и не могу спокойно смотреть, как ты мучаешься. И все же: чего ты ждала от меня? Каких слов?
Скривившись, оглядываю комнату в поисках пурпурной порфиры: судя по всему, она — втайне от меня — сама посвятила себя в архиепископы. Даже моя мать вкупе с Папой Римским не дерзнули бы вылезти на трибуну с подобной проповедью.
— Вся моя жизнь пошла псу под хвост! — выпаливаю я.
Бабс со стуком опускает кружку на стол.
— Да нет же, дорогуша. Она не «пошла» псу под хвост. Ты сама ее туда засунула.
Мне не терпится ответить ей, но слова прилипают к языку. Уставившись на горький чай в новенькой чашечке, — размером с наперсток, из ведж вудского фарфора, — размышляю, как бы сбежать отсюда, не потеряв при этом чувства собственного достоинства. И тут, к моему величайшему изумлению, — я-то полагала, что она собирается шлепнуть мне на лоб клеймо изгоя и выставить вон, пока я еще не успела загадить своим присутствием их семейное гнездышко, — Бабс поднимается из-за стола, наклоняется и прижимает меня к себе. Я сжимаю ее в ответ.
— Дай Солу время, Нэт, — шепчет она. — Может, он еще вернется.
Киваю головой, а сама кричу про себя: «Да я не хочу, чтобы он возвращался! Я хочу Криса! И еще я не хочу, чтоб ты была замужем!» Господи, что за ребячество! Убеждаю себя: нельзя быть такой дурой и эгоисткой. Я же очень рада за нее. А меня бросили для моего же блага.
Улыбаюсь Бабс и говорю:
— Ты права. Спасибо. И, кстати, твоя новая кухня просто великолепна. Мне… мне нравится, как ты поместила в рамочку план рассадки гостей.