— Не перевариваю свадеб, — растягивает он слова. Голос у него мягкий и одновременно царапающий — мед на гравии. Едва уловимый северный говор бьет мне прямо по коленкам. Он выдерживает мой взгляд и добавляет: — Как правило.
Улыбаюсь и отвечаю:
— Я тоже.
Крис отклоняется назад вместе со стулом. У него явно свербит в одном месте. Тем временем Бабс и Саймон, взявшись за руки, выходят на первый танец.
Крис переходит на шепот:
— Может, послать все это — да завалиться в «Вегас»?
Хихикаю в ответ:
— Согласна.
И мы оба замолкаем, так как «Кенни и Ударная Бригада» поднимают кошмарный шум, в котором лишь с трудом можно разобрать песню Дина Мартина «Пока вас не полюбят, вы — никто».
«Да уж, бескомпромиссная свадебка», — думаю я, так как все вдруг принимаются хлопать. А моя мама бьет в ладоши с таким усердием, что начинает напоминать мухобойку в жаркий, летний день.
— Я бы завалился в «Вегас», — снова говорит Крис.
Мы с ним пересиживаем «Леди в красном» и «Ну же, Эйлин». Спрашиваю Криса, почему он не в смокинге, как все остальные мужчины. Вместо ответа — двойное фырканье и испепеляющий взгляд в сторону всех остальных. Энди, отмечаю я, танцует с Франни.
– «Вегас», — шепчет Крис.
— Как скажете, — отвечаю я вежливо.
Он скрипит зубами, и я начинаю сомневаться, не страдает ли он болезнью Альцгеймера. Затем спрашивает, почему на мне коричневая шляпа. Начинаю отвечать, что так захотелось маме, — той, что во-он за тем столиком, и которая как раз сейчас устраивает шоу под «Агаду», — но не успеваю договорить и, онемев от неожиданности, застываю на месте: Крис срывает с меня шляпу, швыряет на пестрый до ряби в глазах ковер, расстегивает мою заколку-«бабочку» и нежно взъерошивает мне волосы, заставляя их рассыпаться по плечам.
Затем он наклоняется — все ближе и ближе, — так, что мы практически касаемся друг друга, и я ощущаю сладко-горький вкус его дыхания.
— Натали, — шепчет он, накручивая на палец золотистый локон. — Тебе надо почаще распускать волосы.
Все еще в оцепенении, я почти пускаю слюни от восхитительного нахальства этого парня, но тут между нами возникает бледное круглое лицо. Мы отодвигаемся друг от друга, и над нами звенит противный голос Франни:
— Наталиии! А где же твой дружок? Сол Боукок?!
Я знаю Бабс очень давно. Я знаю, что заставляет ее смеяться, — названия разных местечек, типа Пиддльхинтон или Браун-Вилли.[2] Я знаю, что заставляет ее плакать, — все что угодно: от газетных репортажей о голодающих детишках до финала фильма «Тернер и Хуч», когда Хуч умирает, но оставляет после себя щенячье потомство. (Она тогда орала во всю глотку: «Но ведь это не одно и то же!») Я знаю, что она ненавидит мелкие зубы и абрикосовую мякоть. Я знаю, что от бюстгальтеров с проволокой у нее выступает сыпь. Я знаю, что она может побить Тони в армреслинге. Я знаю, что у нее над левой коленкой крошечная, черная точка, — память о детской шалости с острым карандашом. Я знаю, что ее любимые слова — это «хали-гали» и «тыковка». Я знаю, какие звуки издает Бабс, когда занимается сексом.
Так что можете представить себе мое негодование, когда Бабс стала по новой знакомить нас с Саймоном.
— Так, ага, а откуда вы знаете Барбару? — спросил он.
Я не поверила своим ушам: да как он мог такое сморозить? Это же все равно что спросить Господа Бога: «Так, ага, а откуда вы знаете Адама?»
— Откуда я знаю Барбару?! — пронзительно взвизгнула я. Правда, тут же постаралась взять себя в руки, поскольку с деревьев градом посыпались летучие мыши, в ужасе затыкавшие свои ушки. — Да я ее уже тыщу лет знаю! — У меня даже перехватило дыхание. — Мы с ней закадычные подруги.
Я была так поражена, что не сказала больше ни слова, однако его вопрос еще долго бушевал в моей голове, словно хулиган в детской песочнице. Какими же надо быть одержимыми, если за целых семь дней ускоренного курса интимной близости Бабс ни разу не упомянула обо мне? Но скоро я все поняла. Их увлечение было взаимным и тотальным. Эти их бесконечные ласки в моем присутствии. Меня так и подмывало заорать: «Да прекратите вы, в конце-то концов!» Но они не хотели ничего видеть и слышать. Когда я что-нибудь говорила или даже просто улыбалась, эти двое становились слепыми и глухими. Меня исключили как класс. Это было ужасно обидно. Все равно как если бы вор не пускал вас в ваш собственный дом. Я не могла в это поверить. Мой бойфренд мог бы написать целую диссертацию о Бабс уже через две недели после знакомства со мной. Хотя, возможно, Сол Боукок просто не так сильно влюблен, как Саймон.