В наших с ней разговорах были такие темы, после которых нельзя было продолжать общение. Должно было появиться раскаяние, такое глубокое, которое не позволило бы приблизиться. Она предавала меня. Она приносила в жертву мое счастье ради собственного покоя. Она использовала меня. Она лишала меня возможностей ради собственной лени. Она учила доверять только ей и не доверять никому другому, чтобы никто кроме нее не мог оказаться рядом.
Но она успешно избегала раскаяния.
Однажды я написала письмо. Точнее, я начала писать письмо… и не смогла остановиться. Я исписала треть тетради формата А4, не вставая в места на протяжении семи часов, я не хотела отвлекаться, даже чтобы поесть.
И продолжила на следующий день. Через несколько часов у меня просто кончились силы. Я забросила тетрадь на полку под зеркалом и решила, что сожгу завтра.
До сих пор не могу сжечь ее. Я боюсь брать эту тетрадь в руки. Но бумага впитала то, что должна была. Больно быть перестало.
И я вспомнила, что, когда я вышла замуж, она сказала, что может хранить мой подростковый дневник, чтобы мой муж случайно не прочитал. Я попросила сжечь, потому что у нее была печь на даче, а подростковая кожа стала мне тесной! Она пообещала. А через десять лет я обнаружила его в ее журналах. Я была так потрясена, что смогла только спросить – почему? Она ответила, что он был ей нужен, чтобы дать почитать моему брату, когда у него был переходный возраст, чтобы ему было полегче его переходить! А еще она читала его, вспоминая о своей дочери. Письмо, которое я написала самой себе, когда мне было очень больно, и запечатала от себя самой, было также вскрыто. В маминых глазах не было ничего похожего на «стыдно» или «прости».
Страшно то, что я не забрала его в тот момент. Я еще раз попросила сжечь эти бумаги. Эта бумага тоже впитала в свое время то, что должна была. Но почему я не сказала ей, что я о ней думаю?
Во имя любви
«Любовь долготерпствует и никогда не перестает». Моя мама была мало того, что самой лучшей матерью в мире, она была еще и самым способным к любви человеком. Она любила меня самоотверженно. Самоотверженность была для нее мерилом любви. Но что такое самоотверженность, равно как и что такое ее любовь – пытаться понять было запрещено. Когда я спрашивала, в чем выражается ее любовь, она задыхалась от возмущения, смешанного с разочарованием – и говорила – тебе нужно, чтобы моя любовь к тебе еще и выражалась в чем-то? Ты разве не видишь, что я люблю тебе всей душой, всем сердцем? Я тебе все отдала. Мое сердце разрывается, когда ты меня спрашиваешь об этом. Я и подумать не могла, что ты вырастешь такой….
Это понятие – Любовь, прошлось по мне катком. Я не имею возможности упрекнуть маму хоть в чем-то, ее аргумент один – зато я отдала тебе ВСЮ свою любовь. Я не могу сказать, что у матери есть обязанности перед детьми и они не выполнены, любовь перекрывает абсолютно все и за любовь тот, кого любят, должен все простить.
При переходе в новую школу мама выбирала мне класс, чтобы там не было слишком сплоченных детей, чтобы никто не мог меня обижать, я же новенькая. Классная учительница возненавидела меня. С первого взгляда. Такое бывает. Мама нашла решение. «Ты должна заставить ее полюбить тебя». И четыре года я занималась тем, что заставляла ненавидящего меня взрослого человека полюбить меня. За пару лет ситуация стала очевидна остальным учителям и маме предложили перевести меня в другой класс. Мама побоялась, что от перевода мне будет плохо.
Жить четыре года в облаке неприязни, и не давать повода вылить эту неприязнь – это мама называла заставить полюбить.
Я поняла это всего лишь два года назад, когда на работе обнаружила знакомое облако ненависти к себе, исходящее от девушки, которая рассчитывала на то место, которое заняла я.
Я поймала себя на том, что трачу всю свободную энергию на то, чтобы наладить с ней отношения. Я не замечаю людей, которым интересна, которым симпатична, не замечаю, как появляется дружба между мной и другими коллегами – все мое внимание сосредоточено на одном – я должна заставить ее полюбить себя. Я оставила эту работу. И проанализировала свою жизнь. Я тратила всю жизнь на то, чтобы выделять из окружения людей, которые меня не терпели и добиться их любви.
В том, чтобы заставить полюбить себя была победа личности над другой личностью. Насильно полученная любовь была куда ценнее той, что приходила сама. Этому учила мама.
Это была настоящая жуть.
Обалдеть! Дайте две!
А что же муж? У него было свое счастливое детство.
Свекровь заявила о себе на смотринах невесты. «Имейте в виду, – сказала она моим родителям, – у него плохая наследственность. Его отец был женат трижды, так что, если они разведутся, я ответственности не несу».