Мама взяла меня за руку и крепко ее сжала.
— Через доктора Финча действует Бог. Доктор очень развит духовно. Нам безопасно лишь с ним одним.
Сколько мне предстоит здесь оставаться? Одну ночь? Две? Где я буду учиться подражать Барри Мэнилоу?
А разве мне нельзя тоже поехать в мотель? — Я любил мотели, особенно маленькие кусочки мыла в ванной и бумажные полоски на унитазе.
Нет, — быстро ответила мама, — ты останешься здесь.
Но почему же?
Огюстен, не спорь со мной. Ты останешься здесь и будешь в безопасности.
Мне показалось, что я падаю, хотя на самом деле я сидел на стуле. Я посмотрел на висевшие на стене часы, но на них не было стрелок. Кто-то открыл прозрачный пластиковый футляр и снял стрелки. От этого зрелища глаза мои зачесались, и я потянул себя за веки.
— На сколько я здесь останусь? Ты должна мне сказать, — настаивал я.
Мама встала и перекинула через плечо сумку. В другой руке зажала сигареты и зажигалку.
— Ненадолго. На два дня. Ну, может быть, на неделю.
На неделю? — Я произнес это очень громко, на грани крика, хотя на самом деле мне хотелось кричать во весь голос. — Я не выдержу здесь, в этом доме, целую неделю! — Я стукнул рукой по столу, и тараканы бросились врассыпную. — А как же школа?
Да ты и так почти не ходишь в школу, — бесцветно заметила мама. — Неделя ровным счетом ничего не изменит.
На этот счет она была права. С самого детского сада я был очень плохим учеником — сторонился детей и лип к учителям. И всегда ждал, когда можно будет уйти домой. Единственным моим другом была Элен, которая писала стоя, как мальчик, и я любил, когда мы с ней оставались вдвоем. Все остальные дети ненавидели меня, обзывая уродом и гомиком. Поэтому, говоря по правде, перспектива провести неделю без школы меня вовсе не пугала. Только не здесь, в этом странном доме. Сердце стремительно забилось — я лихорадочно думал, как переубедить маму. Од-нако от огорчения ничто не приходило на ум. Она приложила ладонь к моей щеке.
Я приду к тебе в твоих снах. Ты знаешь, что я умею это делать?
Что делать? — уточнил я, ненавидя ее.
Умею путешествовать во сне. Однажды мне приснилось, что я отправилась в Мексику. А когда я проснулась, то в руке у меня оказалось несколько песо.
Ее глаза меня испугали. Они казались радиоактивными.
Сложив руки на груди, я наблюдал, как Фрейд прыгнул на плиту, прошел между горелками и устроился в центре.
— Все будет в порядке, — произнесла мама.
И исчезла.
Я стоял один в кухне, прислушиваясь к негромкому электрическому жужжанию часов, тайно, для самих себя, отсчитывающих секунды, минуты и часы. На миг я представил, как электрическим ножом, висящим на карнизе для штор, отрезаю ей пальцы.
Чистюля
На следующий день после обеда я сидел в той комнате, где стоит телевизор, и вдруг услышал странный звук. Сначала я подумал, что это волк. Жена доктора, Агнес, уснула в кресле; голова ее откинулась, сдвинутые на макушку очки отсвечивали фиолетовыми искрами от химической завивки. Она храпела. Телевизор орал на полную мощность и мигал яркими цветами, словно обидевшись, что никто его не смотрит. Я сидел на диване один, потому что Хоуп ушла на кухню. Сидел и смотрел, как храпит Агнес, когда внезапно услышал этот доносившийся откуда-то сверху звук.
В десять лет я подрабатывал после школы, помогая двум местным собачьим тренерам обучать черных лабрадоров приносить добычу. У одного из этих тренеров была собака — помесь с волком. Так вот, вой, который доносился сверху, очень напоминал вой той собаки, только голос был помоложе.
Неужели Финчи держат в доме волка?
Я подумал, что с них станется. Они явно не в себе. Могли не спать ночью, им было все равно, ставишь ты на стол, под стакан, подставку или нет. Да им было все равно, пользуешься ли ты вообще стаканом.
Волк завыл снова, только на этот раз он произнес имя Агнес.
Звук раздавался сверху, однако казался глухим, словно шел из-за двери.
— Агнес! — Теперь казалось, что зовет старуха. Слабая, но настойчивая.
Я задумался, удобно ли толкнуть Агнес в плечо или, может быть, посильнее стукнуть кофейным столиком, чтобы ее разбудить, но тут она пошевелилась и открыла глаза. Инстинктивно потянулась рукой к черному пластмассовому футляру, прибору для кондиционирования воздуха, который всегда носила с собой.
— Агнес! — Это был уже почти крик. Я представил себе искореженную, скрученную артритом старуху, ползущую по полу на втором этаже.
— Ох-ох-ох. Да-да! Иду! — пробормотала Агнес. Она как-то умудрилась во сне услышать голос старушки и сей час поднялась, направляясь к лестнице, словно в нее от рождения заложена такая программа.
Уже иду, — громко оповестила Агнес. Она выглядела усталой и изнуренной. Тело напоминало мешок с песком, который приходится постоянно за собой таскать.
Куда пошла Агнес? — беззаботно поинтересовалась
Хоуп, возвращаясь в комнату, Она держала коробку с гренками и один протянула мне.
Нет, спасибо.
Уверен, что не хочешь? Они вкусные, когда немножко полежат. — Она встряхнула коробку.
Да, я не голоден. — Коробка выглядела старой и грязной, словно ее наполняли снова и снова в течение многих лет.
Хоуп пожала плечами и уселась на диван.
Ну, как хочешь.
Кто эта женщина? — спросил я. — Которая звала
Агнес?
Хоуп улыбнулась, а потом негромко засмеялась, засовывая гренок в рот.
О, — сказала она, закатывая вверх глаза, — так ты слышал Джорэнну?
Кого?
Джорэнну, — повторила Хоуп, — Это одна из папиных пациенток. Она просто удивительная.
Я ждал продолжения.
— Так Агнес пошла к ней наверх?
Я кивнул.
— А, ну тогда все нормально. Джорэнна действительно особенная. Она занимает среднюю комнату наверху.
Значит, мне предстоит жить в одном доме с психопаткой? Тут я сообразил, что уже и так живу в одном доме с психопаткой — с собственной матерью.
— Она очень нездорова, — добавила Хоуп, набирая пригоршню гренков. Потом — фу! — выплюнула один себе в руку. Улыбнулась, виновато взглянув на меня.
Оказался несвежим, — пояснила она, бросая гренок на пол.
А что с ней такое?
Хоуп вздохнула и поставила коробку с гренками на кофейный столик.
Джорэнна — поистине блестящая женщина. Невероятно начитанная и очень интересная. Любит Блейка.
Кого?
Поэта такого. — Хоуп улыбнулась. На лице ее было написано: «О, я и забыла, что тебе всего лишь двенадцать лет. Ты такой взрослый для своего возраста».
А-а-а, — протянул я, все еще не понимая, почему Джорэнна здесь оказалась.
Она — одержимый маниакальный невротик, — пояснила Хоуп.
Что-что?
Девушка повернулась на диване и посмотрела мне прямо в глаза.
— Одержимый маниакальный невротик. Это ее диагноз.
Определение звучало невероятно экзотично, и мне тут же захотелось тоже иметь такой диагноз, что бы он там ни означал.
Хоуп пояснила, что из-за этого своего состояния Джорэнне ни в коем случае нельзя покидать комнату на втором этаже. Фактически она ни разу не выходила оттуда с тех самых пор, когда два года назад ее привезли сюда во время кризиса, спровоцированного сильным северо-восточным ветром.
Так что, она здесь уже два года? — Все, что я мог на это сказать.
Даже немножко больше.
Какой доктор позволит пациенту жить в своем доме целых два года?
И никогда не спускается вниз?
Она ни разу не была внизу. Агнес приносит ей пищу.
Причем все обязательно должно быть завернуто в алюминиевую фольгу. Она боится грязи. Поэтому никто не может войти в ее комнату. Когда Агнес приносит ей поднос с едой, то должна стоять в дверях. В комнату входить запрещено. И кстати, ее комната действительно безупречна.
Жаль, что весь остальной дом не такой. — Хоуп засмеялась.