Сегодня я всерьез испугалась за свою жизнь, — продолжала мама. — Думала, он точно меня убьет. Сегодняшняя ночь могла оказаться последней.
Вечером родители, как всегда, орали друг на друга. Крик нарастал до тех пор, пока не перешел в погоню: отец бегал за мамой по всему дому с цветочным горшком в руках.
Теперь, когда пришел доктор, мама начала понемногу успокаиваться.
— Хотите кофе? У меня растворимый, без кофеина, — предложила она.
Он попросил сандвич с болонской колбаской и хреном. Потом взглянул на меня и подмигнул:
Ты особо не тревожься насчет родителей, старик.
Мы как-нибудь все уладим.
Я молю Бога, чтобы Норман окончательно не рехнулся. Однажды он дойдет до ручки и перебьет нас всех, — говорила мама, делая доктору сандвич.
Хватит, — громко прервал ее доктор. — Не надо так говорить при ребенке. Его надо успокаивать, а не пугать.
Мама ответила:
— Да, правда, я знаю. Извините. Огюстен, я сейчас просто очень расстроена. Нам с доктором надо поговорить.
Потом она повернулась к нему и понизила голос:
Но я боюсь, доктор. Я всерьез считаю, что наша жизнь в опасности.
А можно мне вот этого? — прервал ее доктор, показывая на хот-дог, который он заметил, когда мама убирала в холодильник салат.
Она даже растерялась.
— Вы хотите ход-дог? Вместо того сандвича, который я только что сделала?
Доктор потянулся к холодильнику и вытащил сырую сосиску. Откусил.
— Нет-нет, только это. Для повышения аппетита. —
Доктор улыбнулся. Когда он жевал, кончики его усов прыгали.
Доктор Финч мне нравился. Румяный, веселый, каждую минуту готовый улыбнуться, он действительно походил на Санта-Клауса. Правда, трудно представить, как он спускается по трубе — так же трудно, как вообразить его в белом халате. Он определенно не выглядел, как настоящий доктор, из тех, кого я боготворил. Скорее, его место было в большом магазине, где детишки залезали бы к нему на колени и шептали бы на ухо просьбы принести в подарок новенький велосипед.
Со временем мама все чаще и чаще обращалась к доктору Финчу, а мне приходилось постоянно напоминать самому себе, что он настоящий врач.
Так он настоящий медицинский доктор? — постоянно уточнял я у мамы.
Да, — с раздражением отвечала она, — он именно доктор медицины. Как я говорила тебе уже сто раз, степень он получил не где-нибудь, а в Йельском университете.
Раз я даже спросил, где она его откопала, представляя себе, как мама листает потрепанный справочник «Желтые страницы» или читает объявления в общественных туалетах.
— Меня направил к нему твой собственный врач, доктор Лотье.
Однако подозрения не отступали. Дело в том, что его кабинет, вместо того чтобы выглядеть великолепно, по-медицински стерильно, представлял собой несколько захламленных комнат на верхнем этаже офисного здания в Нортхэмптоне, Бледно-желтая краска, покрывающая стены, отваливалась хлопьями, плетеная мебель казалась едва живой, возле стены стоял старый серый металлический шкаф, а на него взгромоздилась кофеварка. Украшением служили постеры с изображением воздушных шариков и разноцветной радуги. Все покрывал толстый слой пыли. За приемной следовала комната, в которой хранились какие-то ящики и журналы десятилетней давности. Из нее вы попадали непосредственно в кабинет, где доктор принимал пациентов. Чтобы проникнуть во внутреннюю комнату, надо было пройти через две двери, одну за другой. Мне очень нравились эти двойные двери и очень хотелось иметь такие у себя дома, в своей комнате. Словно Санта-Клаус, доктор Финч дарил подарки. Он мог, например, подарить пресс-папье с выгравированным логотипом какого-то фирменного лекарства. Или банкноту в пять долларов, которую я мог потратить здесь же, внизу, в аптеке, где тогда еще продавали газировку. Причем глаза его свер-кали так, словно он обещал и еще подарки, потом, чуть позже; всегда казалось, будто он прячет за спиной какой-то приятный сюрприз.
Каждую субботу я ездил вместе с родителями в нашем коричневом «додж-аспене» в Нортхэмптон. Родители всю дорогу курили сигарету за сигаретой. Мама иногда отпускала какие-нибудь замечания, например, что у отца из ушей пахнет навозом. А он иногда замечал, что она вонючая сучка или что-нибудь в этом роде. Помимо этого не произносилось ни слова.
Сначала они заходили к доктору по очереди: первым отец, за ним мама. Потом вместе. Процесс занимал целый субботний день, а обратный путь обычно пролегал через «Макдонаддс». Родители не заказывали там ничего, зато я — двойную порцию всего. Оба они смотрели, как я ем, и время от времени предупреждали:
— Не подавись, ты слишком быстро глотаешь.
Пока родители торчали у доктора Финча, я сидел на плетеном диване и разговаривал с секретаршей доктора, которую звали Хоуп. У нее были высокие скулы, как у индийской принцессы, и невероятно густые, длинные, прямые черные волосы, которые она иногда стягивала в «конский хвост» и скрепляла кожаной заколкой в форме бабочки. Хоуп носила узкие черные брюки и вязаные кофты, даже летом. И обязательно какое-нибудь интересное украшение: или брошку в виде слона, или сережки в виде божьих коровок, или серебряный браслет из двух собак, старающихся поймать друг друга за хвост.
А у вас есть белая шапочка? — спросил я.
Она улыбалась:
Что ты имеешь в виду? Морскую фуражку?
— Нет, — отвечал я. — Шапочку, какие носят регистраторши у настоящих докторов. Ну, например, в больнице в Спрингфилде, куда я езжу делать уколы, они в белых шапочках, как медсестры.
Хоуп засмеялась:
— Ах, вот что! Да нет, я не такая регистраторша. У нас здесь все не официально, разве не видишь?
Она протянула руку через стол и поправила лампу в виде белого шара.
А вам нравится работать у него? — поинтересовался я в надежде выведать какие-нибудь подробности.
Я с удовольствием работаю на папу.
Так он ваш отец?
А ты разве не знал?
Нет.
Темно-синий пиджак для маленького мальчика Ч.2
Хоуп встала со своего места и села на диванчик рядом со мной.
Да, доктор Финч — мой отец. Поэтому я здесь и работаю. Ни за что не стала бы работать ни с одним другим врачом.
А я ни за что бы не смог работать с отцом. Нам едва удается вместе вывезти мусор, А у вас есть братья или сестры?
Хоуп снова рассмеялась:
— Можно сказать, что так. — Она подняла голову, вытянула левую руку и начала загибать пальцы: — Значит, так. Кэйт, я, Энн, Джефф, Вики и Натали — мы биологические дети папы и Агнес. Плюс папин приемный сын, Нейл Букмен. Так что, как видишь, всего семеро.
Меня внезапно охватила зависть.
И вы живете все вместе?
Не совсем. Кэйт живет неподалеку — за углом — со своей дочкой. Энн тоже живет отдельно, только с сыном. Джефф - в Бостоне. Вики — с друзьями. А вот
Натали много бывает дома. Я живу дома, с родителями.
Кроме того, у нас есть кот и собака. Ну и, конечно, мама и папа. Так что в номере шестьдесят семь всегда кто-то есть.
Что такое номер шестьдесят семь?
Дом № 67 по Перри-стрит. Мы там живем. Обязательно как-нибудь заезжай вместе с родителями. Тебе наверняка будет интересно.
Я признался, что всегда мечтал побывать в гостях у настоящего доктора. Воображение уже рисовало дорогие ковры, мраморные полы, колонны, тянущиеся на сотни футов. Перед домом наверняка бьют фонтаны, а кусты подстрижены в форме животных.
Послушай, а ты не хочешь кока-колы? — поинтересовалась Хоуп.
С удовольствием.
Хоуп вытащила из стола сумочку, а из нее кошелек. Протянула мне пять долларов.
— Беги вниз, а потом по улице — в магазин О’Брайена. И заодно купи себе шоколадку.
Когда я вернулся, Хоуп сидела за столом и печатала на листке, который уже успела вставить в черную механическую машинку.
— Если мы хотим, чтобы нам платили, — объяснила она, — то должны держать в порядке страховые бланки. В офисе врача всегда полно работы.