Лиссе было еще что сказать, но она заметила, что ее друг больше не слушает. Джимми закинул руки за голову и уставился в потолок, который тоже заменял туман, только не золотистый, а радужный. Это значило, что сейчас рождается очередной вопрос.
— Лиза, а существуют какие‑то правила, законы жизни домена и его взаимоотношений с другими такими же? Их можно где‑то почитать, чтобы потом не ошибиться?
Девушка горько рассмеялась и сообщила другу то, что поняла из объяснений Актеллии:
— Правила и законы существуют, но они неписаные. Пойми: демиургов мало, доменов — еще меньше. Те, кто объединены в один домен, по сути одна большая семья. Как думаешь, в семье есть свод законов или действуют внутрисемейные неписаные правила? У нас закон и право — это бабушка. Как она сказала, так и будет. Ровно до того момента, когда она поставит домен на грань гибели. Тогда либо ее сменят, либо все погибнет и на этом месте вырастет новый домен.
Джимми снова задумался и замолчал. Прошло немало времени прежде чем он заговорил:
— Она сказала, что я — твой игрушка. Что это значит по — твоему?
Лисса постаралась быть честной.
— Ты — не демиург, ты создание. Поэтому здесь ты не считаешься равным для меня партнером, а только временной забавой. По меркам демиурга я — дитя. Ребенок имеет свои игрушки и никто не должен их у него отбирать или ломать. Никто, кроме тех, кто имеет право: прямых старших родственников. Герберина считает, что она это право имеет: она здесь главная. Вспомни: в семье, если бабушка считает, что какой‑то предмет не подходит ребенку для игры, она вполне может этот предмет отнять или даже разломать и выбросить. Дитя будет рыдать, но бабушку никто не осудит. Она лучше знает потому что старшая. В то же время если это сделает тетка, ее будут ругать: она не должна обижать чужих детей.
— Ты здорово все это объяснила, Лиза, — спокойно проговорил Джимми и снова замолчал.
Лиссе было еще что сказать, но она видела: у ее друга в голове происходит бурный мыслительный процесс, который совершенно не доставляет ему удовольствия. Влезать не рекомендовалось, так что она улеглась рядом и стала ждать.
Она почти задремала, когда услышала голос друга:
— Лиза, я очень тебя люблю. Но если бы я знал заранее… Наверное, предпочел бы свою одинокую жизнь. Очень неприятно быть чьей‑то игрушкой, даже если этот кто‑то — любимая девушка.
Лисса с плачем бросилась ему на шею.
— Джимми, ты же понимаешь, для меня ты не игрушка, ты…
Он мягко отстранил ее.
— Я понимаю, Лиза. Но дела это, к сожалению, не меняет. Я никак не мог усвоить то, что мне сказала тогда Актеллия, но теперь до меня дошло наконец. Разница между нами значительно больше, чем между дочкой миллиардера и жителем трущоб. Возможно, твоя бабушка права и нам действительно не нужно быть вместе?
Лисса села на кровати, вытерла слезы и сухо спросила:
— Ты боишься?
Джимми не стал врать и прикидываться.
— Боюсь. Очень боюсь. Боюсь, что меня раздавят как таракана. А еще боюсь, что этим смогут раздавить и тебя.
Эти слова ударили Лиссу в самое сердце и она снова чуть не заплакала. Но Джимми предупредил выражение ее чувств тем, что продолжил с горьким смехом:
— Знаешь, Лиза, я сейчас понял, что значат слова: «бог создал человека по образу и подобию своему». Великие, непостижимые демиурги… А живут… Точно деревня с несменяемым старостой, где все друг другу родственники. Так раньше в моем мире было. Вот и женихи к тебе приехали… из соседней деревни. А ты замуж не хочешь и цепляешься за привезенную с ярмарки игрушку. Что, разве не похоже?
Лисса вздохнула, сдерживая подступающие слезы, и ответила почти спокойно, даже голос не дрожал:
— Похоже. Да что там, так оно и есть. Только игрушка живая, со своими мыслями и чувствами. Я никогда не считала тебя неравным мне. Несмотря на то, что лет мне по факту больше, ты старше и умнее, взрослее и сильнее. Я всегда так тебя воспринимала и для меня ничего не изменилось. Поэтому я тебя и полюбила: потому что могла восхищаться. Не бросай меня, Джеймс Хеддлтон!
Сейчас она совершенно не помнила, что план освобождения Джимми как раз и базировался на признании его игрушкой демиурга. Врял ли игрушка способна бросить хозяина.
Мужчина грустно улыбнулся: