— Так некого больше спросить!
Они одновременно вздохнули. Вздохнула бы и бегония, если могла.
— А если её подменить? Возьми в оранжерее другую, — подал голос Иван-Чай. — А на место той другой вкопай эту.
— Ага, чтоб меня на месте расстреляли?
— Так ты не попадайся.
— Зря вообще с тобой поделился, — Лён вскочил, подхватив цветок. — Будь ты на моём месте, я бы на тебя посмотрел.
— Да не психуй, что-нибудь придумается, — отозвался приятель. — О, слушай: пятна можно закрасить, а запах забрызгать духами.
Соловьём пропел сигнал, и в аудиторию ввалилась следующая группа студентов — почти все с горшками. Лён пошёл к выходу, наперерез потоку — чтоб поскорей затеряться. Такая проблема, а Ванька-Заварка предлагает всякую дурость! Дело ж не в том, что пятна некрасивые, а что цветок сгниёт изнутри. Ну не пень ли?
На другие занятия Лён не явился. Тут вопрос жизни и смерти; какие уж теперь занятия.
Вахтёрша не видела, как он сбежал — стояла над своим флоксом кверху задом, да всё уговаривала цветок порадовать её хоть словцом, да хоть буковкой единой — и то счастье. Лён не стал досматривать, чем всё закончится, но и без того знал, что флокс будет хранить молчание до самой смерти. Он же, блин, цветок, у него нет рта.
Захотелось бросить горшок с бегонией в зелёную изгородь сбоку от дорожки — искусственную, конечно. Пусть валяется там и удобряет силикатную землю… Нет, надо гнать от себя эти еретические мысли, гнать нещадно.
От дурных размышлений его отвлекли радостные вопли: «Горько, горько!». Как брошенные вместо бумеранга калоши, пронеслись мимо лётмобили без крыш. От чужой радости стало ещё паршивее, и понурый Лён потопал дальше по дорожке, размышляя, как именно он покарает того таинственного недоброжелателя, что плеснул в его цветок чёртов химикат.
Но вот рядом с ним завис ещё один лётмобиль.
— Куда они полетели? — вот так, без всякого здрасьте, обратился к Лёну водитель. На пассажирском сиденье виднелась пальма.
— Вон туда, — Лён махнул рукой. — Кто женится хоть?
— Василёк из сорок второго квадрата на своей Розе.
— А-а, — протянул Лён и, будто бы ему было какое-то дело до этих людей, спросил: — Роза тоже из сорок второго? Я что-то там таких не припомню.
— Да не такая роза, — водитель нарисовал рукой контур: голова и пять палок, что символизировали туловище с конечностями, — а вот такая, — он ткнул пальцем в бегонию, которую Лён всё ещё держал в руках. — Всё, бывай!
Лётмобиль сорвался с места и скрылся в металлопластиковом ущелье.
— А это идея, — пробормотал Лён, поглядывая на цветок. Если бегония помрёт после свадьбы, никто не посмеет его упрекнуть, что он погубил цветок своей ленью. Каждый подтвердит, что молодой муж так любил свою бегонию, так любил… Её смерть станет трагической случайностью, Лёну ещё соболезновать будут.
Не прошло и часа, как Лён стоял пред строгими очами регистратора. Бодрый дедок с узкими очками на носу восседал за столом на высокой платформе, как господь на страшном суде из древних верований.
— Так значит, хотите узакониться? — спросил он, изучая дело просителя на своём экране.
— Именно так, — потупил глаза Лён.
Стены и потолок здесь плотно увивал плющ, только пластмассовый. В большой комнате кроме них двоих никого не было, если не считать лёновой бегонии и того, что было в горшке у старика. Снизу было не разглядеть, что же там за растение такое низкое — лишайник, что ли?
— Зачастили что-то…
— А?
— Много стало антропосексуалов в последнее время, говорю, среди детей флоры. Даже подозрительно, — регистратор почесал стилусом гладко выбритый подбородок.
Лён только раскрыл рот, чтобы возразить, как дедок воскликнул:
— Вот чем докажете?
— Что? — опешил Лён.
— Что вот чувства ваши настоящие? Вы вместе не больше суток, и сразу жениться.
— Я могу привести свидетеля. Иван-Чай из сорок тре…
— Свидетель купленый мне не нужен, — перебил дед. — Всё, юноша. В коридоре люди ждут своей очереди, не тратьте их время, и моё тоже.
— Но мы любим друг друга…
— Да неправда. У вас на неё фиктивный интерес.
— Сами у неё спросите, — попросил Лён, уже ни на что не надеясь. Регистратор хмыкнул и, со скептической улыбкой, спросил:
— Вы любите его, юная леди?
— Больше всего на свете, — пропищал Лён, не разжимая зубов, да так удачно, что дед бы побелел волосами, если бы уже не был давно сед. Видно, Лёну достался правильный ген от далёкого предка-чревовещателя.
Через минуту к регистратору вернулся дар речи.