Теперь настала его очередь смутиться.
— Боюсь показаться слишком настойчивым, но вам придется написать здесь свое имя и адрес.
Она посмотрела на вращающуюся входную дверь, затем перевела взгляд на обложку журнала, который она до сих пор нервно мяла в руках. Взгляд ее задержался на обложке.
— Синди, — сказала она излишне громко, затем, несколько успокоившись, повторила тише и увереннее: — Синди.
— Синди?
Она кивнула, наблюдая, как он неохотно взял ручку и вписал имя в формуляр.
— Это ваша фамилия?
Ну что он к ней пристал, зачем ему это надо? Разве она не сказала ему, что устала? Он что, не понял, что она платит наличными? Зачем надо обязательно узнавать о ней вещи, его не касающиеся? Она подумала о молодой чете и их детишках, которые плакали по «Макдональдсу». Ничего удивительного, что дети были нетерпеливыми и капризничали. Неужели он точно так же издевался и над ними?
— Макдональд! — Сначала она услышала восклицание, а потом поняла, что это произнесла она сама. — Синди Макдональд. Она набрала в легкие побольше воздуха и выпалила: — Сто двадцать три, Мемори-лейн… Нью-Йорк.
Его рука застряла на слове Мемори, и ей пришлось закусить губу, чтобы сдержать подступавшую к горлу истерику, но через несколько секунд бланк был заполнен, не хватало только ее подписи и сдачи с наличной суммы. Она словно со стороны наблюдала, как ее рука подписывает ее новое имя, и была приятно удивлена красотой и уверенностью своего почерка. Потом она полезла в карман и извлекла оттуда пару хрустящих стодолларовых купюр, с удовольствием наблюдая за растущим смущением молодого человека.
— У вас есть багаж? — Тональность вопроса ясно показывала, что молодому человеку заранее известен ответ, поэтому, как только она отрицательно покачала головой, он немедленно вручил ей ключ и сдачу. — Я рад, что вы выбрали наш отель. Если вы решите, что мы можем сделать ваше пребывание у нас еще приятнее, дайте нам знать.
Она улыбнулась:
— Вы узнаете об этом первым.
Войдя в номер, она тотчас швырнула журнал на двуспальную кровать и, сорвав с себя плащ, бросила его на пол. В глаза ударил вид полузапекшейся крови, покрывавшей весь перед платья. Как будто гигантская злая рука сдавила ей горло, где родился невольный сдавленный крик: «Нет, нет! Исчезни, ну, пожалуйста, исчезни!»
Она царапала платье на груди, как кошка, вычесывающая блох. Через мгновение одежда была сброшена на пол, и она осматривала свою кожу на предмет повреждений. Таковых не оказалось.
Боже, что все это значит? Что это значит?
Она начала оглядываться, как будто ответ был написан на окрашенных в белое и голубое стенах комнаты. Однако стены говорили только о растительном орнаменте, а вовсе не о крови и увечьях. «Чья же это кровь, если она не моя?»
Она кинулась к платяному шкафу напротив кровати, рывком распахнула его и вперилась взглядом в свое перепуганное отражение в зеркале на внутренней поверхности дверцы. «Кто ты, черт тебя, в конце концов, побери? Чья кровь на тебе?»
Женщина в зеркале ничего не ответила, а продолжала судорожно искать на своем теле порезы и раны. Хотя на коже было несколько случайных синяков, но они не могли быть причиной кровотечения. На ее теле не было серьезных повреждений.
Она завела руки за спину, расстегнула телесного цвета бюстгальтер, сбросила его и начала рассматривать маленькие груди, которые, вызывающе выпирая, сразу бросались в глаза. Она моментально подумала о том, вскармливали ли эти груди когда-нибудь ребенка. Груди были красивы, отметила она, сознательно пытаясь успокоить себя размышлениями о мелких деталях повседневного бытия. Может быть, сосредоточенность на таких деталях со временем приведет ее назад, в ее привычное и знакомое существование?
Но пока никакая сосредоточенность никуда ее не привела. Ее груди ничего ей не сказали. Ни о том, вскармливала ли она ребенка, ни о том, когда эта грудь впервые испытала мужскую ласку. Она даже не помнила, восхищался ли кто-нибудь этой грудью. Она почувствовала презрение к себе, в горле ее родился и тотчас же умер горький смешок. Она подумала, что, должно быть, сходит с ума. Это же надо себе представить: находиться в центре Бостона, который она хорошо знает, но не знать, что она там делает, иметь карманы, полные денег, и платье, целиком залитое кровью, и при этом стоять перед зеркалом, размышляя о том, восхищался ли кто-нибудь ее грудью.
«Ну, а почему бы и нет?» — подумала она, стянув с себя эластичные колготки вместе с бежевыми трусиками. Она осталась перед зеркалом совсем голой и стала внимательно рассматривать в зеркале свое обнаженное тело. Какие сведения надеялась она получить от выставленной на собственное обозрение плоти?