Как обрести силу в немощи (семья)
Если наше пребывание в Германии заставило меня по–иному взглянуть на многообразие темпераментов, то два серьезных заболевания, постигших мою жену Ванду, научили меня, как с ними жить. Я буду краток, но конкретен, поскольку Ванда человек застенчивый и не любит, когда о ней много говорят. Она предпочла бы, чтобы я вообще не упоминал ее имени. Но я убедил ее, что рассказ о случившемся с ней может оказаться кому–то полезен, и она хоть и неохотно, но согласилась, чтобы я его здесь привел.
В 1979 году, ближе к концу нашей весьма плодотворной поездки в Шотландию, Ванда слегла с чем–то вроде вирусного энцефалита; по крайней мере, так нам сейчас говорят опытные врачи. Оставшиеся несколько недель были для нас очень трудными; ее состояние, скорее всего, было более опасным, чем нам представлялось в тот момент. Этот недуг имел для нее одно очень неприятное и долговременное последствие — он сильно понизил ее тонус.
Но это еще не все. Следующим летом (в 1980 году), когда мы были уже в Германии по столь долгожданному обмену, Ванда заметила нечто вроде укуса насекомого у себя на бедре.
Немецкий врач прописал ей какую–то мазь. Со временем высыпание исчезло, и жизнь снова вернулась в нормальное русло. Впрочем, нормой для нас уже и так стала непрекращающаяся борьба с ее постоянной усталостью и пониженным тонусом. И только семь лет спустя нам удалось выяснить, что этим насекомым был клещ, который «наградил» ее болезнью Лайма. Первоначальный диагноз был столь неточным потому, что медицинская наука не имела ясных представлений о ее первопричинах вплоть до 1984 года.
В 1987 году Ванда стала мучиться сильными болями в опухших суставах. Она несколько месяцев проходила на костылях. Стандартные медицинские обследования ничего не выявили. Наконец мы обратились к специалисту–ревматологу и нашему давнему другу доктору Джерри Шопфлину. Ему не доводилось в своей практике сталкиваться с болезнью Лайма, но он был хорошо начитан. В сентябре 1987 года он высказал предположение, что речь идет именно о болезни Лайма, и заказал специальный анализ крови. Как оказалось, у Ванды соответствующий показатель просто зашкаливал!
Лечение было не из приятных, но мы благодарны Богу, что угроза, похоже, миновала, несмотря на остаточные явления в виде ослабленного организма. Ванда по–прежнему очень быстро устает и медленно восстанавливает силы.
Что же мы в результате всего этого получили? Как ни странно, мы сумели извлечь из случившегося немало пользы, познав на собственном опыте великую истину о том, что «любящим Бога, призванным по Его изволению, все содействует ко благу»[234]. Во–первых, мы поняли, что такое болезнь. Мы оба узнали, что у серьезной болезни есть долговременные последствия. Я даже начал применять это знание, пытаясь лучше понять своих студентов. Во–вторых, мы открыли для себя мир искусства. В самом начале, на раннем этапе диагностики и лечения, один из врачей предложил Ванде найти себе занятие, которое не требовало бы много сил, но зато позволило бы ей найти себя и каким–то образом реализоваться. Искусство?
Отличная мысль! Хотя Ванда всегда любила искусство, адвентисты, подобно многим консервативным христианам, не поощряют глубокий к нему интерес, считая его недостаточно «практичным». Поэтому она никогда им серьезно не занималась. Она получила в свое время диплом медсестры, но по большому счету не чувствовала призвания к этой профессии. И вот теперь, по совету врача, так сказать, она решила выучиться на художника–декоратора. Четыре предмета в год на протяжении шести лет — и цель была достигнута. В 1993 году она получила соответствующий диплом в колледже Уолла–Уолла. Теперь искусство не только позволяет ей выразить себя, но и служит окном, через которое она взирает на Небесного Бога. В–третьих, мы обогатили свои отношения. Сочетание моей кипучей натуры и ее извечной немощи заставило нас узнать друг друга лучше, чем когда–либо прежде. И это хорошо, даже очень хорошо.