Та был открыта, содержимое валялось вокруг, перекатываясь туда-сюда по полу. Было похоже, будто Марфа неаккуратно кинула свою сумку и она раскрылась при падении, хотя это на целительницу не было похоже — к своей сумке с лекарствами она относилась как к родной дочери. Может быть, даже трепетнее.
(Позади послышалось еле заметное шарканье ног)
Роза села на корточки. Стала поочередно обследовать склянку одну за другой.
Не та, не та…
— А! Вот! — она подбросила в руках бутылочку с бледной мазью, и поднялась на ноги.
Развернулась, готовясь побежать к Клинку.
И врезалась в Глеба.
— Глеб! Что ты тут дела… — пошатнувшись и чуть не упав, она подняла голову и увидела лицо мужчины перед собой.
Телосложением он действительно напоминал Глеба — такой же долговязый, высокий и тощий. Но лицо было совершенно незнакомым.
Мужчина был уже в возрасте, если судить по морщинам, испещривших все его грязное, в бородавках, лицо и разбросанные в разные стороны клочки седых сальных волос на висках.
Она в ужасе замерла, глядя ему в глаза.
Вы когда-нибудь видели лосей? Розе как-то удалось увидеть одного из них, когда он выскочил перед их санями весной. Лось замер тогда, смотря на них. И девочка, как сейчас, встретилась с ним глазами.
Тупые, расширенные в целый круг, лишенные разума и всякого сознания, глаза пугали ее до дрожания коленок и стучания зубов. Никогда не можешь понять, что сейчас произойдет в его голове. Он сейчас прыгнет на тебя и растопчет копытами или просто убежит? В тот раз повезло: лось постоял, покумекал с минуту и ушел в лес. Может и сейчас повезет?
Он продолжал также безумно смотреть на нее. Глаза блестели в голубом свете.
Давно он тут? Сколько он тут простоял, вот так, за ней? Он был тут с самого начала, все это время?
Она сделала аккуратный шажок назад.
Старик понял, что его заметили, и расплылся в широкой, во все тридцать два гнилых, до черноты, зуба. С уголка губы потекла тонкая струйка слюны, капнувшей ему на грязный балахон.
— Де-е-евочка, — протянул он. Голос оказался таким же мерзким, как и его наружность.
Роза поняла, что не может пошевелиться, она оцепенела от ужаса, как это бывает, когда она засыпала в неудобном положении, открывала глаза и чувствовала, будто рядом кто-то есть, но не могла даже пальцем пошевелить, лишь наблюдала, как двигаются по комнате тени. Она почувствовала, как ее штаны, изрядно грязные и много раз заштопанные, намокают и резко теплеют.
— Замерзла? — спросил он, — ну, иди-и сюда-а. Старик Герыч согреет тебя.
Девочка не шевельнулась, когда он схватил ее за руку. Не пошевелились и когда он повалил ее на пол. Она вообще не двигалась, замерла, словно кролик, загнанный в угол перед лисицей, ожидая свою скорую гибель. А может, что-то и похуже.
— Н-не надо… — лишь выдавила она.
Бутылек с мазью выскользнул из ослабших пальцев. Откатился куда-то.
— Будет не больно, — сказал он и положил ей на плечо руку с грязными пожелтевшими ногтями.
— Помогите… — и повысила голос, — Помогите! ПОМОГИТЕ!!!
Но буря заглушала все ее крики и мольбы. Никто не услышал.
— Ну тише ты, тише… — его улыбка стала шире до невозможности.
А потом она вспомнила о каме у себя за поясом. Вспоминала о том, как ранила того мальчишку и солдата. И паралич медленно отпустил ее.
Она пнула старика по промежности — как раз туда, где его штаны уже стали ему тесны. Поднялась сначала на корточки, потом во весь свой маленький рост, выдрала отцовскую каму, оторвав заодно и пояс.
И занесла его над сложившимся в позу эмбриона стариком.
Он взмахнул рукой.
Всего один удар. Неосторожный, наотмашь, он даже не смотрел.
И кама улетела в другой конец трюма.
А старик со слезившимися покрасневшими глазами набросился на нее с новой силой, повалив на живот.
— Ах ты мелкая сучка!
«Ебанная стерва!» — послышался голос отца.
Конец. Теперь точно конец.
— Так просто ты уже не отделаешься, — он дыхнул ей в лицо тем самым гнилым и несвежим запахом, который она почувствовала при входе.
Его руки уже залезли ей под одежду, погладили ее кожу. Она почувствовала могильный холод между лопатками.
Она пиналась, пыталась укусить, но все без толку: что может сделать девятилетняя девочка высокому старику?