А потом Тайлор наклонился за упавшей ложкой, и из его пальцев высыпались ледяные искры, обдав собой сидящую рядом даму, — Клинк чуть помолчал, — ох-х… сколько же крика тогда поднялось! «Маг! Маг в замке!», — мальчик сымитировал женский визг, — Король поднялся и прогудел что-то вроде «Схватить колдуна!». Ну я особо не расслышал. Воины, бывшие подчиненные Тайлора, его верные соратники, уже пытались его убить. Сволочи лицемерные… Всего минуту назад распивали с ним вино…
Его лицо исказилось от гнева, глаза вновь загорелись.
— Мой отец ближе всех к Тайлору оказался. Они спина к спине бились, пока… отца… не…
Теперь нос Клинка покраснел. Он был повернут спиной к светильнику, но она все равно видела, что в глазах у него заблестело. Он подавил всхлип. Фешта осторожно положила руку ему на плечо. Мальчик вздрогнул, вытер лицо об рукава.
— В общем, кровавая тогда ночка вышла. На сторону Тайлора перешло около шестидесяти человек. Сорок покинуло замок. Тридцать — столицу.
— Так много людей?
— Да. Выбора у нас особо не было: либо пытаешься вместе со всеми убить его, либо тебя обвиняют в сотрудничестве с колдуном, что означает скорую виселицу. Неизвестно же, когда он начал магичить. Нейтрального выбора не дано, в стороне стоять нельзя было.
Он резко замолчал, и наступило молчание.
У Фешты в голове все перевернулась. Она так долго думала, что эти люди вокруг нее — не более чем какие-то бандюганы с большой дороги, а Тайлор — их атаман. Но теперь все странности получали объяснение.
— Твой отец правда хотел откупиться долгов и выдать тебя замуж? — неожиданно спросил он.
Фешта замерла.
Что ответить? Что она должна ответить ему?
Опять солгать? Или все же сказать правду?
Но правда сейчас для нее означает смерть. И если она скажет, то преданный Тайлору Клинк скорее сам убьет ее.
Но она не могла врать ему. Она устала нести в себе столько лжи и недосказанности. Она должна была кому-нибудь выговориться.
И почувствовала, что сейчас расскажет ему все.
— Он убил мою мать.
Проговорила она и только потом осознала смысл сказанного.
Он. Убил. Ее. Мать.
Что?
Нет.
Этого не может быть. Не может…
Удар.
Удар.
Удар.
Темно-бордовые занавески.
Женский крик.
Осколок бутылки вина у ее ног.
И тут она вспомнила все, что ее подсознание пыталось скрыть от нее, и слова потекли из нее, словно вода из прорванной плотины.
— Мне было пять или шесть лет. Папа тогда вернулся домой пьяным с бутылкой вина и очень-очень злым. Я тогда была на кухне вместе с мамой, мы готовили ужин. Когда дверь открылась, и мы увидели его пьяным, она велела мне спрятаться под стол. Он как всегда начал приставать к ней, но после ее замечания про его перегар, ударил ее. Проорал что-то про неготовый ужин. Папа часто ее бил. И меня. Но в тот день он разозлился не на шутку. Он взял бутылку вина. Ударил по ее голове.
«Ебанная стерва!»
— Потом еще раз. И еще раз, — Фешта говорила без остановки, не деля предложения паузами. Говорила, и голос ее дрожал, словно натянутая струна. В голове эхом стоял крик матери, — А потом бутылка разбилась. И мама утихла. И больше не вставала.
— О боже… — проговорил Клинк.
Девочка не ответила. Мысленно она вновь очутилась на кухне с окнами, занавешенными темно-бордовыми занавесками… Нет, они не были черно-бордовыми.
Они были белоснежными, — с ужасом осознала Фешта, — это брызнувшая кровь сделала их такими. Прямо под цвет ее и мамин волос.
Перед глазами возник осколок стекла. Будь нынешняя она сейчас на месте той пятилетней девочки, то схватила бы эту стекляшку и ударила ею по ноге отца.
Но помогло ли бы это?
— Если он ее так часто бил, то почему не сбежала от него вместе с тобой?
— Все деньги и имущество были на счету у отца, родственников у нее не было. Нам некуда было бежать.
Они чуть помолчали. У девочки, обхватившей коленки, в голове звенела пустота и переизбыток воспоминаний одновременно, мальчик откинулся назад, прижавшись спиной к стене.
— А твоя мама любила тебя? — спросил он.
— Угу.
— А моя бросила отца, оставив его с пятимесячным ребенком на руках… она тоже, как папа и я, была волчицей.