Тут еще были часы, небольшие часики у кровати, которые невыносимо громко тикали, действуя мне на нервы. Я старался не обращать на них внимания.
- И понимаешь, она была дико оскорблена твоим появлением в храме, что, как тут говорят, лишило ее лица. - Он поднял голову. - Но почему ты на это пошел, в самом деле?
- Я подумал, что это было бы полезно для... - я остановился, осознавая свои слова; щеголяя подчеркнутым рационализмом и вроде бы руководствуясь им, наш брат предпочитает полагаться на истину, которую трудно выразить словами. Я начал снова: - Я подумал, что будет полезно переговорить с генералом Дхармнуном, потому что именно этому человеку Лафардж писал относительно "Рогаток", и именно по этой причине я и полез в пекло.
Я поймал себя на том, что мне не хочется много распространяться. Пепперидж терпеливо ждал продолжения.
- И я хотел увидеть Шоду, - наконец признался я. Снова воцарилось молчание.
- Значит, увидеть ее.
Я стал выкручиваться, чувствуя, что сам себя загнал в угол.
- Готов допустить, что с моей стороны этот поступок был довольно непродуман. В нем было что-то личное, какой-то личностный подход. И думаю, потому что она напугала меня до смерти, так что мне захотелось взглянуть в лицо этой сучке.
Опять молчание; кивок.
- Я понимаю. Ничего он не понял.
- Мне приходилось пугаться в жизни, и не раз. Что естественно при таком образе жизни - ты знаешь, о чем я говорю; ты и сам бывал в таких ситуациях. Но в первый-раз я почувствовал... - я никак не мог подобрать подходящего слова, поэтому употребил первое, что мне пришло на ум, хотя оно звучало несколько мелодраматично, - что обречен.
Пепперидж молчал. Отзвук слова повис в воздухе, как запах дешевых духов. Я уже взмолился, чтобы он нарушил молчание, сказал что-нибудь - только бы не слышать в тишине это чертово тиканье.
Наконец я перестал мерить шагами комнату от стенки до стенки и остановился, уставясь на него; он сидел на стуле, выпрямившись, составив ноги вместе; на коленях у него лежал магнитофончик, и, вздернув голову, он смотрел на меня, а я внезапно увидел этого человека в новом свете, что меня потрясло, словно на сцене появился тот самый Пепперидж из "Медной Лампы".
- Обречен, - повторил он, ибо понял, что я вижу, и хотел смазать видение своим, якобы, невниманием.
Я шагнул назад и в сторону, стараясь справиться с охватившим меня гневом.
- Надеюсь, ты ведешь со мной честную игру, не так ли?
- Да, - почти сразу же и с подчеркнутым ударением сказал он. - Я занят только тобой и твоим заданием. Он не врал. Я бы сразу это почувствовал.
- У меня нет выбора. - Я смотрел ему прямо в глаза. - Мне приходится верить тебе.
- О, да у тебя есть выбор, старина. Ты просто можешь сказать, чтобы я проваливал, и все.
Он произнес это совершенно серьезно.
- Пожалуй, и могу.
- Но делать этого ты не собираешься, в чем совершенно прав. - Теперь он держал голову подчеркнуто прямо. - Значит, обречен, как ты сказал.
Я перевел дыхание и расслабился.
- Я хочу сказать, что порой и тебе и мне при выполнении задания приходилось попадать в неприятные ситуации, но мы справлялись с ними и делали свое дело, во всяком случае, пока мы живы. Были минуты расслабления, когда удавалось глотнуть воздуха.- Я прислонился спиной с стене, такой прохладной в душной комнате. - Но на этот раз, Пепперидж, все по-другому. - В последнюю неделю мне стало казаться, что операция, заведет меня в тупик, откуда мне не выбраться, что бы я наделал, в конце его меня ждет смерть.
Опять молчание, затем:
- Я никогда не ощущал ничего такого, но понимаю, что ты имеешь в виду.
- Неужто?
Даже его понимание могло иметь целью не упустить меня... Господи, как глубоко я увяз. Комната внезапно уменьшилась в размерах, и меня сдавили ее стены. Все дело в том проклятом месте, где я очутился, населенное беднягами, которые режут себе вены и глотают валиум; вот откуда эта атмосфера, миазмы которой я чувствую.
Но все не так.
- Я прекрасно понимаю, - подчеркнул он, - что ты чувствуешь. Такое воздействие Марико Шода оказывает на людей, особенно на тех, кого она не любит. Мне довелось переговорить с парочкой таких. Они говорили мне точно то же самое, что и ты, только другими словами и выражениями - она их пугала до смерти.
Внезапно я вспомнил Чоу и его реакцию при упоминании ее имени, имени Шоды - как кошка перед собакой.
- Так что дело не только в... в моих нервах, - пробормотал я, слегка расслабляясь.
- Дет. - Сунув магнитофон в боковой карман, он заходил от стенки к стенке. - Нет, в самом деле, Я хотел бы перетащить тебя в комнату побольше. Тебе нужно пространство. Но мы хорошо справились с делами, и, думаю, ты это понимаешь. Я хотел бы сказать тебе, - он остановился прямо передо мной, держась подчеркнуто прямо, - что сейчас я получил полное и отчетливое понимание, что. на самом деле представляет собой задание. Сначала я этого не понимал, как и ты. Оно резко отличается от всего, чем вам приходилось заниматься - кого-то найти, раскопать какие-то документы, пленки или предметы, пришить убийцу, словом, обычные дела. А это... это переросло в дуэль. Ты согласен?
- На психологическом уровне. Он сощурил глаза.
- Можешь даже сказать, на психиатрическом. Потому что она именно такова, и теперь я это понял. Как, в чем не сомневаюсь, и ты. Именно поэтому я и пытался понять, что заставило тебя явиться в храм и столкнуться с ней. - Он глянул на часы. - Итак, что ты думаешь о дальнейшем развитии событий?
- Надо решаться.
Он исключительно удачно справился со своими обязанностями руководителя операции на месте, - тем более, учитывая, что большую часть своей карьеры он провел в роли лиса, уходящего от преследования. Он достаточно критично и точно оценил, что делается со мной и с моей нервной системой, ибо тщательно расспросил меня, пытаясь понять, что привело меня в такое состояние, и о чем я сам не подозревал. Он явился сюда, понимая, что, если останется в Челтенхеме, я могу потерять направление и провалить всю миссию, но, прибыв на место, он определил слабину каната и сразу же приступил к делу, найдя мне укрытие, обеспечив помощь со стороны Верховного Комиссариата и поговорив со мной - и все это всего за несколько часов после прилета в Сингапур.
И теперь он хотел понять, в каком состоянии находится загнанный хорек и как далеко я могу зайти в своем стремлении достичь цели. А я и сам не знал. У меня не было времени задуматься. Но мне придется - и скоро, потому что Шода обкладывает нас со всех сторон, в мы должны как-то отбиваться, противостоять ей, пока она окончательно не одержала над нами верх.
- Надо решаться, - кивнул Пепперидж. - Согласен. Но я хочу узнать, что ты думаешь о самой Марико Шоде как о противнике?
- Она потребует немалых трудов, но, думаю, они мне под силу. - Звучит не очень бодро. - Ладно, во всяком случае, я понимаю, кому мне придется противостоять.
- В наличии - надежная база, руководство, беспрепятственный доступ к любой информации. Я хочу, чтобы ты все оценил. Теперь ты не один; за тобой не охотятся, по крайней мере, пока ты в этих стенах. - Дело в том, - он опять посмотрел на часы, - что, по-моему, ты абсолютно прав: ты можешь уничтожить организацию Шоды - при достаточной поддержке, которую я тебе и обеспечу.
Я почувствовал, как нервы у меня начинают приходить в норму.
- Когда?
- В любую минуту, как только подслушка у Шоды скажет нам, что она собирается делать. Мы проломили к ней окошко, и теперь от нас требуется лишь слушать и мотать себе на ус. Критическая точка, как ты знаешь, связана с "Рогатками", ибо как только они попадут ей в руки, нам останется лишь молить Господа о спасении. Через полчаса я встречаюсь с таиландским послом - и почему бы тебе не позвонить Сайако, пока я еще здесь?
Он дал мне номер, присоской приклеил микрофон к трубке, вставил штекер в магнитофон, и я набрал номер.
Гудок вызова.
- Она сказала, что хочет поговорить именно с тобой, - пробормотал Пепперидж, - о чем-то личном, помнишь? Должно быть, она имела в виду полковника Чоу, а это может быть интересно.